Голуби над куполами

Отец Георгий большую часть дня проводил за готовкой и молитвой. В пищеблок он забрал с собой псалтырь, свой «иконостас» и молитвенный коврик. Чуть позже перенес туда топчан из медпункта – мучили боли в спине. Топчан он выменял у Джамшеда на металлический противень, который тот приспособил под кошачий туалет. Высыпал туда полведра песка, находившегося в противопожарном ящике, и поместил его в кладовку.

Джураев с самого начала объявил, что они с Обамой будут жить в медпункте, куда он перенес свою кровать и тумбочку. Позднее Юрий понял мотивацию Айболита, увидев в углу за установленной двухсекционной ширмой коврик для намаза. Теперь Джамшед мог молиться когда угодно и сколько угодно, не опасаясь реакции сожителей.

Трое из шести членов коллектива продолжали посещать правое крыло. Лялин делал пробежку на рабочку, где отжимался, подтягивался на перекладине и боксировал. Но это был лишь предлог. На самом деле, опер рассчитывал на новую встречу с бандитами. Последние были единственной ниточкой, связывавшей узников с внешним миром. Да и запас еды, казавшийся поначалу неиссякаемым, таял буквально на глазах. Еще месяц-другой, и им снова придется питаться исключительно мучным клейстером.

Монах приходил в рабочку по праздникам и воскресеньям, чтобы послушать колокольный звон. Он садился на скамью под забранным решеткой отверстием вентиляционной системы и жадно ловил «глас Господен», доносящийся со звонницы Божьего храма. Слушая благовест, Русич на физическом уровне ощущал, как его мелодичные звуки очищают окружающее пространство, исцеляют хвори, возвращают душе гармонию.

Пашка же на старое место жительства являлся по ночам. Был уверен: Злыднь обязательно объявится. Умом он, конечно, понимал, что с момента исчезновения последнего прошло слишком много времени, но сердце не хотело мириться с очевидным. Тетух терпеливо искал грызуна, подавал ему свистом сигналы, приносил аппетитно пахнущую еду – безрезультатно. В помещении шныряли лишь его сородичи, не годящиеся Злыдню даже в подметки.

Шшшшух! – проскакивали они мимо, задевая Паштета своими длинными хвостами. Усы в стороны, зубы оскалены, уши оттопырены, в глазах – ни проблеска интеллекта. «А говорят, незаменимых нет!» – с горечью думал Павел, высматривая в полумраке голубой шейный бантик.

В очередной раз не дождавшись встречи с питомцем, он отправлялся в старую комнату отдыха, ложился на «шиномонтажный» лежак и, упершись взглядом в распахнутое окно, пел:

Голуби кружат над куполами,
Голубям нигде преграды нет,
Как бы мне хотелось с голубями
На родную землю улететь…

Как-то Юрий, явившийся в рабочку за своим спальником, застал приятеля за этим занятием.

– Чего не спится в ночь глухую? – толкнул он Пашку в плечо. – Твоя Зина уже заиндевела в ожидании супруга.

– Вот-вот! – флегматично отозвался тот. – Холодна, как нанайская юрта, а корчит из себя великую гейшу. Уволена она. Можешь взять себе.

Лялин присел рядом с Павлом на корточки.

– Не нравится мне твое настроение. И Айболит на тебя жалуется.

– Вертел я его жалобы на минарете со скоростью десять в пятой степени оборотов в секунду, – нервно дернулся Тетух, и кружка с недопитым чаем, стоящая у него на животе – «грею язву» – брякнулась на пол.

– И все-таки, зачем ты устроил шмон в медпункте? Что искал в отсутствие Джамшеда?

Паштет достал из кармана пластиковую оранжевую коробочку с «Аптечкой индивидуальной».

– Вот! Приспособил под портсигар для самокруток. Ты сам, между прочим, подал мне эту идею, когда про батю своего рассказывал.

– А на фига Обаму опоил валерьянкой? Проверял на пригодность лекарство?

– Да нет, – замялся Паштет. – Сюрприз собирался сделать к днюхе Джамшеда. Хотел вместе с Обамой отрепетировать номер «Матрос на палубе». Я уже и бескозырочку маленькую смастырил и воротник в полоску… Но знешь… он такой тупой, как афганский ишак. Последовательность действий запомнить не может, а поощрения требует ежеминутно. У меня и в мыслях не было его спаивать… Он же потом на опохмел приходить будет! Просто этот тупица прыгнул на стол, сбил пузырь на пол и тут же слизал всю лужу… Знал бы ты, Юрка, как я скучаю по Злыдню. Каждую ночь прихожу сюда в надежде его увидеть…

В глазах у Павла плескалась такая тоска, что сердце опера сжалось от сострадания.

– Не жди его, Паш. Неживой он.

По щеке Тетуха прокатилась слеза.

– Значит, это правда. А я не хотел верить Владику.

– Кому? – встрепенулся Лялин.

Паштет достал из кармана спички, прикурил самокрутку.

– Вообще-то я не хотел этого рассказывать… Не подумай, что у меня колпак поехал… В общем, это… Владик ко мне приходил … У него на плече Злыдень сидел…

– И что он тебе сказал?