Голуби над куполами

Русич, обладавший сверхчувствительностью, первым уловил биотоки отрешенности Бурака от его физической оболочки. Сходные он уже улавливал в онкологической клинике от людей, потерявших вкус к жизни, доживавших свои последние дни без надежды на лучшее.

Несколько раз монах пытался пробиться к душе артиста сквозь толщу безразличия и отрешенности, но встречал лишь потухший взгляд и сжатые в тонкую ниточку губы. «Не лезьте под кожу – я в исповеди не нуждаюсь!» – всем своим видом говорил Иван, и тот деликатно отступал.

Однако дурные предчувствия не давали покоя отцу Георгию, и после ужина он решил пошептаться с Лялиным. Уединившись с опером в «морском зале», монах начал издалека:

– В своей прошлой жизни я читал повесть Феликса Кривина. Уж не помню, как она называется, но сюжет там следующий: группа, приговоренных к смерти заложников знает с точностью до минуты время своей гибели. Надежды на спасение нет. Тогда смертники договорились между собой по-иному пересчитывать остаток своей жизни, принимая секунду за десять минут. Тогда минута становится равной десяти, а сутки – году и восьми месяцам. Переведя в новый масштаб отпущенные им дни и часы, заложники получали впереди целую жизнь. Чтобы этот замысел не оказался фикцией, нужно было иным образом «наладить» свое существование, проживая каждый миг с десятиминутной полнотой.

– К чему эта преамбула, батюшка? – наморщил лоб Юрий. – До меня и так в последнее время все доходит, как до утки – на третьи сутки.

Русич положил руку на плечо собеседника.

– Перехожу к «амбуле». Поскольку мы сейчас находимся в точке бифуркации…

– В какой точке? – округлились глаза Лялина.

– В которой невозможно предсказать дальнейшее развитие ситуации. Нам следует вернуться к прежнему ритму жизни. Нужна интенсивная занятость. План. Соревнование. Смысл существования, в конце концов. Понимаю, непросто заставить взрослых мужиков делать что-то без стимула. Но его ведь можно и придумать. Объявим завтра утром, что мне приснился вещий сон, в котором Ангел Небесный велел нам всем искать в катакомбах НЕЧТО с подсказкой выхода из бункера – книжку, записку, карту… И как только мы это найдем, наша судьба изменится.

Услышать подобное от отца Георгия Юрий не ожидал.

– Но это же откровенная ложь?!

– Во спасение, а не корысти для, – лукаво улыбнулся монах. – Пока будем разбивать помещение на квадраты и просеивать каждый, глядишь, психоклимат и наладится. Ребята сдружатся, отринут дурные мысли, сосредоточатся на поставленной цели. Главное, чтобы все поверили в целесообразность поисков. Вера – приемник и вместилище благодати…

– Тебя, батюшка, послушаешь – сам поверишь, что, в конце концов, найдется запасной выход из этого склепа.

– Всевышний творит чудеса. Насколько веры, настолько и привтечения Божеской силы. «По вере вашей да будет вам», – сказал Господь двум слепцам, и тотчас отверзлись очи их.

– А ведь ты прав, – отозвался опер после некоторых раздумий. – Пусть лучше ищут «секретики». Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

В эту ночь Русич засыпал с легким сердцем. Если хоть ненадолго в их маленькой общине воцарятся мир и покой, он будет считать, что сегодняшний день прожит не зря.

Остальные тоже спали спокойно. Никто не храпел, не вздыхал, не кашлял. Даже Злыдень не гонял по рабочке и не пилил острыми зубами ножки стола.

И Бурак, в последнее время вскрикивавший во сне, был тих, как никогда. Иван лежал на боку, лодочкой сложив руки под ухом. Ему снилась родина, деревня Вески, где он проводил каникулы у матери отца, бабы Василины. В отличие от Алисии Болеславовны, баба Вася давала ему полную свободу. Он мог весь день не появляться ей на глаза. Кататься на лодке по озерной глади, густо поросшей ивняком и вербой. Собирать в лесу землянику и грибы-великаны, достигающие ему почти по колена. Часами валяться в высокой траве, глядя на небо, похожее на перевернутое море. Гулять по косогорам, вересковым полянам и заливным лугам, утыканным веснушками одуванчиков. Помогать деду Лявону выбирать мед из садовой пасеки…

Иван улыбался. Сейчас он находился в Весках. Был свободным, безмятежным, счастливым! Мог идти куда угодно, делать все, что заблагорассудится, вдыхать полной грудью деревенский воздух – чистый, душистый, густой, хоть на хлеб намазывай.

Только Юрию никак не спалось. Разглядывая потолок остановившимся взглядом, он обдумывал предложенный Русичем план. В общем и целом, замысел монаха был неплох, но где набрать столько комнат, дыр и закоулков для ежедневной занятости шести человек? Почти все помещения пусты. Ну, просеют они повторно свалку – это день-два. Ну, ощупают каждый сантиметр труб, обнюхают каждую паутину, осмотрят каждый угол коридора – еще два. А дальше что?

«Бог даст день, даст и пищу, – прозвучало вдруг где-то в мозгу. – Утро вечера мудренее», и Лялин тут же провалился в сон.

Проснулся он от какого-то грохота и крика сожителей. Вскочив с лежанки, помчался в рабочку. Его воображение рисовало жуткие картины расправы бандитов над сонными узниками, но то, что он увидел, повергло Юрия в ступор.