Голубиная книга 2 (СИ)

– Ох–ох–оюшки–охо… да хоть бы кто меня помянул… хоть последний б лентяй, у какого ни ложки, ни плошки имя моё вслух проговорил… Либо беда какая случилась бы… а только зря всё… ой, зря… В Лукоморье если беда, то всем миром встают, быстро беду прочь гонят… – Лишенька замер, поднял от земли лицо. Ровные бровки поползли вверх, в глазах сверкнула надежда, уголки губ дрогнули, складываясь в хитрую улыбочку. – Подожди, подожди… А если много бед? Чтоб миру собраться возможности не случилось? Чтоб каждый по отдельности своей собственной бедой занимался? Единолично горе расхлёбывал? А если дядька поможет?... Не чужой ведь! А что, со всех изб разом крыши сорвёт, посевы градом побьёт, воду смерчем закружит, или мороз посреди лета принесёт? И быть иначе не должно, не зря ж меня здесь заперли? Зачем–то я им в Лукоморье нужен? Стрибог!!! – Закричал Лихо, вскакивая на ноги. – Стрибог, дядька мой родный, воззри на племянника своего убогого!.. Преклони ухо своё к устам моим недостойным!

– Слышу тебя, говори!.. – Засвистело отовсюду. – Чего стенаешь? Дело пытаешь, али от дела лытаешь?

– Дядюшка!.. Холодно мне, озяб я весь… Ведь не чужой я вам, – прокричал Лихо в воющее пространство.

– Да не кричи ты так, я каждый шепот слышу, каждый вздох, каждое дуновение для меня ведомо. Всё, что воздух колеблет, то и моё. И слова твои мимо не прошли. Да только помочь могу тебе лишь советом, а беды людишкам ты сам организовывай, да только имени они твоего не слыхали никогда, отродясь тебя в Лукоморье не звали, и знать не знали!

– Дядюшка, помоги мне. Донеси имя моё до каждого, имеющего дыхание живое. Они помянут меня в недобрый час, а я уж отслужу тебе!

– Ха!.. Ха!.. Ха!.. Да как же ты, тля ползучая отслужишь мне? Великому богу? Повелителю ветров? Владыке воздуха?

– Да ты уж помоги, а как отслужить, мы уж потом вместе придумаем, – сказал Лишенька и, потупив взгляд, гаденько улыбнулся.

– Ну, будь по твоему, – согласился Стрибог, и тут же в воздухе на тысячи голосов завыло: «Лихо–оооо…. Ли–иииихо!... Лихо–лихо–лихо… хо… о…»

– Надует чего–то, – вздыхали бояре.

– Ох, не к добру Стрибог разбушевался…

– А урону–то, урону для хозяйства сколько, так и не вышептать, и не высказать…

– Ох, лихо, лихо–то, который уже день бушевание природное, и конца ему не предвидится…

Бояре третий день заседали в большой грановитой палате. Прели в парадных одеждах, и конца этим прениям не предвиделось. Уж все узоры рассмотрели, что лукоморские мастера на стенах вырезали, каждый завиток деревянный наизусть выучили. Разбуди любого боярина среди ночи, дай перо в руки – тут же набросок сделают резьбы, украшающей царскую палату, и вряд ли ошибутся. Сравнивай потом – отличий не найдёшь. Вот вырезан Стрибог – глаза горят, космы по ветру развеваются, щёки надуты, а изо рта ветры буйные вырываются. Вот рядом с ним изобразили лукоморские мастера–резчики Хорста Солнцеподобного, и сестру их, Лелю. За их спинами остальные Сварожичи построились. Будто у каждого в руках лукошко с зерном. Сев идёт, а что сеют – неведомо.

– Во двор носа не высунуть, шаг сделаешь, другой сделаешь, а дальше летишь вверх тормашками, – сообщил воевода Потап, входя в думскую горницу.

Бояре опять завздыхали, закивали головами:

– Ох, и лихо–то какое, воевода…

– Сейчас ещё троих лукоморцев с деревьев сняли. А ещё одного аж на журавль колодезный забросило, насилу спасли бедолагу. Жердина туда–сюда ходит, и мужик то вверх взлетает, то вниз падает. С трудом пальцы ему разжали, так в журавля вцепился. И вовремя… только в сторону оттащили, как вырвало журавель тот колодезный, веретеном закрутило и в небо унесло... – Посмотрел воевода на пустой трон и тоже вздохнул:

– Эх, где сейчас наш царь–батюшка? Уж он–то бы решил, как Стрибога задобрить. И Яросвет, шельма плюгавая, у себя в землянке схоронился, заперся, носу наружу не кажет. Как не пытались выманить – не идёт, непутята. Цельный отряд за ним послал, дружинники верёвками обвязались, едва дошли. А этот стервец послал всех с лёгкой душой – назад, в Городище. С тем и возвернулись.

Прошёл он к скамье, сел, шлем богатырский на колено положил. Тут же рядом Домовик уселся, в руках лыко держит, пальцами быстро–быстро перебирает – лапоть плетёт, а сам говорит:

– Толку с того Яросвета, как с козла молока, то есть совершенно нет никакого, ибо он сам не ведает, что делать, и Стрибогу, поди, жертву не приносил, позабыл о всех наших защитниках и покровителях.

– Правду речёшь, Домовик, – помрачнел Потап. – Только Перуна чтит, да Морену задабривает. Вот Морена по нашу душу, поди, и заявилась раньше времени. Но мы и ей отпор дадим, мы с самой смертью поспорим.