Голубой горизонт

— Следи за ним как следует. Не позволяй женщинам убить его, пока я не прикажу, — мрачно сказал Том Батуле. — Ты отвечаешь за эту грязную свинью. Жизнью отвечаешь!

Том вернулся в хижину, чтобы оказать посильную помощь. Но толку от него оказалось немного, потому что за дело взялась Сара. Она была весьма искусна в медицине. Немалую часть своей жизни она провела, леча искалеченные тела, ухаживая за умирающими мужчинами. И сила Тома потребовалась ей лишь для того, чтобы крепко затянуть повязки, останавливающие кровотечение. А остальное время Том просто топтался позади, проклиная собственную глупость и ненавидя себя за то, что не смог предвидеть опасность и принять меры предосторожности.

— Я ведь не наивное дитя! Я должен был догадаться!

Его причитания скорее мешали, чем помогали, и Сара велела ему убраться из хижины.

Когда наконец Дориан оказался перевязан как следует и удобно уложен на тюфяк, Сара смягчилась и позволила Тому вернуться. Она сказала мужу, что, хотя его брат ранен очень тяжело, нож не задел сердце, насколько она могла судить. Но она решила, что пострадало левое легкое, потому что на губах Дориана выступала кровавая пена.

— Мне приходилось видеть людей и менее крепких, чем Дориан, которые оправлялись после ран похуже этой. Так что теперь все зависит от Бога и времени.

Ничего более утешительного она не могла сказать. Сара дала Дориану две ложки настойки опия и, когда лекарство подействовало, оставила его под присмотром Тома и Мансура. А сама приступила к горестному процессу подготовки тела Ясмини к похоронам.

Служанки, малазийские девушки, тоже мусульманки, помогали ей. Они перенесли Ясмини в хижину Сары в дальнем конце лагеря, положили тело на низкий стол и загородили ширмой. Они сняли с Ясмини окровавленную одежду и сожгли ее дотла на сторожевом костре. Женщины закрыли ее прекрасные темные глаза, в которых угасло сияние жизни. Омыли детское тело Ясмини и умастили душистыми маслами. Потом перевязали единственную страшную рану на груди. Расчесали волосы, серебряная прядь в которых сияла, как прежде. После этого Ясмини одели в чистое белое платье и положили на похоронные носилки.

Ясмини выглядела как спящее дитя.

Мансур и Сара, которых она любила больше всех после Дориана, выбрали в лесу место для могилы. С помощью команды «Дара» Мансур выкопал эту могилу — закон ислама требовал, чтобы Ясмини похоронили до заката того дня, когда ее постигла смерть.

Когда они подняли носилки с телом Ясмини и вынесли их из хижины, рыдания женщин пробудили Дориана от макового сна, и он чуть слышно позвал Тома. Том тут же подбежал к нему.

— Вы должны принести Ясмини ко мне, — прошептал Дориан.

— Нет, брат, тебе нельзя двигаться. Любое движение может оказаться для тебя роковым.

— Если вы не принесете ее сюда, я сам пойду к ней.

Дориан попытался сесть, но Том мягко удержал его и крикнул Мансуру, чтобы похоронные носилки принесли к постели Дориана.

По настоянию Дориана Том и Мансур поддерживали его, чтобы он смог в последний раз поцеловать жену в губы. Потом Дориан с трудом снял с пальца золотое кольцо, над которым произносил свои брачные клятвы. Кольцо крепко держалось на пальце, потому что Дориан никогда прежде не снимал его. Мансур направлял руку отца, когда тот надевал кольцо на тонкий палец Ясмини. Оно было слишком большим для нее, но Дориан сжал вокруг него пальцы Ясмини, чтобы кольцо не соскользнуло.

— Покойся с миром, любовь моя. И пусть Аллах прижмет тебя к своей груди.

Как и предостерегал Том, усилия и горе истощили силы Дориана, и он снова упал на тюфяк. Яркая свежая кровь проступила сквозь повязку на его груди.

Они отнесли тело Ясмини к могиле и осторожно опустили в нее. Сара набросила на лицо подруги шелковый шарф и отступила в сторону. Том и Мансур никому не собирались уступать мучительную обязанность засыпать могилу землей. Сара наблюдала за ними, пока они не закончили. Потом она взяла Тома за руку с одной стороны, Мансура — с другой и повела их обратно в лагерь.

Том и Мансур направились прямиком к дереву, к которому был прикован Кадем. Том сверлил пленника мрачным взглядом, уперев кулаки в бока. На затылке Кадема от удара стволом пистолета набухла большая шишка. Кожа там была разорвана, но кровь уже свернулась в черные струпья вдоль шрама. Однако сознание к Кадему вернулось, и он выглядел настороженным. Он уставился на Тома стальным взглядом фанатика.

Батула подошел к Тому и распростерся перед ним на земле:

— Повелитель Клебе, я заслужил твой гнев. Твои обвинения будут справедливы. Это ведь я хорошо отзывался об этой твари и привел ее в лагерь.

— Да, Батула. Ты действительно виноват. И у тебя впереди вся жизнь, чтобы искупить вину. Возможно, тебе придется отдать даже собственную жизнь.

— Как скажет повелитель. Я готов заплатить свой долг, — смиренно произнес Батула. — Мне теперь убить этого пожирателя свинины?