Голубой горизонт

Ясмини увидела, что сделала с ним, и с тихим мелодичным смехом опустила руки. Она заранее выщипала волосы на лоне, сделав его гладким, невинным и манящим одновременно. Все ее тело с маленькой аккуратной грудью казалось девичьим.

— Иди ко мне! — приказал Дориан, и Ясмини с радостью повиновалась.

Много позже этой ночью Ясмини ощутила, как муж пошевелился рядом с ней, и сразу полностью проснулась. Она всегда чувствовала его настроения или нужды.

— Ты в порядке? — шепнула она. — Тебе что-то нужно?

— Спи, малышка, — прошептал он в ответ. — Просто твой друг и преданный поклонник требует, чтобы я подержал его в руках.

Он поднялся с постели.

— Тогда передай этому другу мое почтение и преданность, — с легкой улыбкой прошептала Ясмини.

Дориан сонно хихикнул и чмокнул жену в лоб, прежде чем пойти к двери. Ночным горшком он пользовался только в крайних случаях. Приседать над ним — это выглядело как-то слишком по-женски.

Дориан вышел через заднюю дверь; выгребная яма находилась в пятидесяти ярдах от их хижины, скрытая деревьями. Песок под его босыми ногами был холодным, ночной воздух тих и ароматен, пахло лесными цветами и океаном.

Облегчившись, Дориан пошел обратно. Но остановился, не дойдя до задней двери хижины. Красота ночи, ослепительное сияние звезд заворожили его. Он смотрел в небо, ощущая, как глубокий покой наполняет его.

До этого момента его терзали сомнения. Был ли его отказ вернуться в Маскат эгоистичным и нечестным по отношению к Мансуру? Не предал ли он свой долг, отказавшись от народа Омана, страдавшего под бесчеловечной властью Зейна аль-Дина? В глубине души Дориан знал, что именно Зейн убил их отца. И не требовали ли людской и Божеский законы возмездия за столь страшное преступление?

Но все эти сомнения угасли теперь, когда он стоял под звездами. И хотя ночь дышала холодом, а он был наг, как новорожденный, его тело еще хранило тепло рук той единственной женщины, которую он любил. Дориан удовлетворенно вздохнул. «Если я и согрешил, то лишь по оплошности. Мой первый долг — жизнь, а не смерть, а Ясмини нуждается во мне так же, как и другие, если не больше».

Он направился к хижине — и в это мгновение услышал крик Ясмини. В этом крике смешались ужас и смертельная агония…

Когда Дориан вышел из хижины, Ясмини села и содрогнулась. Ночь выдалась холодной, намного холоднее, чем ей следовало быть. Ясмини гадала, естественный ли это холод, или холод зла. Возможно, над ними парили некие гибельные духи. Она безоговорочно верила в другой мир, частично совпадающий с их собственным, в мир, где обитали ангелы, джинны и шайтаны. Она снова вздрогнула, на этот раз больше от страха, чем от холода. Большим и указательным пальцем Ясмини начертила в воздухе знак, отводящий дурной глаз. Потом встала с тюфяка и прибавила огня в лампе, чтобы Дориану было светлее, когда он пойдет назад.

Подойдя к ширме, на которой висело длинное одеяние Дориана, она набросила его на свое нагое тело. Снова сев на тюфяк, накрутила на голову тюрбан. Он уже высох, но от него все еще пахло волосами Дориана. Ясмини поднесла полу одежды к носу и вдохнула запах пота, исходивший от ткани. Она вдохнула его с наслаждением, и он принес ей успокоение, отогнав тяжелые предчувствия. Осталась лишь легкая неуверенность.

— Где же Дорри? — прошептала Ясмини. — Он не должен уходить так надолго.

Она уже собиралась позвать его сквозь тростниковую стену, когда услышала рядом тихий звук.

Ясмини повернулась и увидела перед собой высокую фигуру в черном; такой же черный шарф закрывал лицо незнакомца. Фигура выглядела как некое воплощение зла, как джинн или шайтан, но не как человек. Видимо, это существо вошло через другую дверь, и его жуткое присутствие словно наполнило всю комнату удушающими, въедливыми эманациями чистого зла. В правой руке у него поблескивал длинный изогнутый клинок, отражавший тусклый свет лампы.

Ясмини закричала изо всех сил и попыталась встать, но существо прыгнуло к ней, и Ясмини даже не успела увидеть нож, потому что тот двигался слишком быстро для взгляда. Она лишь ощутила, как острое лезвие вонзилось в нее, и ее нежная плоть не сумела оказать ему сопротивления. Только жгучая боль возникла глубоко в груди.

Ассасин стоял над ней, а Ясмини вдруг лишилась сил и обмякла. Он не сделал попытки выдернуть длинное лезвие. Вместо того он изогнул запястье и напряг его, и лезвие повернулось вверх внутри тела Ясмини. И тогда он потянул нож, расширяя рану, рассекая мышцы, вены и артерии. Когда лезвие наконец вышло наружу, Ясмини упала на спину на тюфяк. Темная фигура завертела головой по сторонам, ища мужчину, которому следовало находиться рядом, но не увидела его. Он понял, что его жертва — женщина, лишь тогда, когда она закричала, но к тому моменту было уже слишком поздно.

Он нагнулся и сбросил тюрбан с головы Ясмини. И внимательно всмотрелся в ее прекрасные черты; лицо женщины, бледное и неподвижное в свете лампы, казалось вырезанным из слоновой кости.

— Да славится имя Бога… лишь половина дела сделана, — прошептал он. — Я убил распутную лисицу, но упустил лиса.