Гонитель

Затем на мир обрушилась тьма – холодная и плотная. Георгий попробовал нащупать что-то перед собой, сделал шаг, другой, но не прошел и метра. Говорить не получалось – словно кто-то отобрал у него голос. Быть может, так и случилось?

Вдруг он услышал крики чаек, шум волн и постукивание мелкой гальки, уносимой водой. Яркими красками ворвалась картинка: ослепляющее солнце на бирюзовом небе, редкие пушистые облака, застенчиво проплывающие в вышине, и бесконечная синяя гладь моря. Юноше даже показалось, что он чувствует терпкий запах подгнивших водорослей и соленой воды, но тут вновь воцарилась тьма – впрочем, лишь на миг.

А через секунду, плохо различимый, словно застланный туманом, перед ним уже сидел Михаил Павлович, равнодушно смотрящий в глаза Никифору, стоявшему тут же.

– Лаврентьев заигрался. Забыл, с кем имеет дело. Поработай с его дочерью, – геспер говорил отрывисто, не меняя интонации.

– Ей же и шестнадцати нет. Она может не выдержать моего воздействия.

– Тем лучше. Иногда надо доказывать силу делом. Не задерживай меня больше, – взгляд покровителя упал на лежащую перед ним папку, и он перестал обращать на инкуба какое-либо внимание.

Картинка вновь переменилась, сминаясь, словно клочок бумаги. Теперь он видел, как Никифор шел по улице с пластинкой в руках; он явно куда-то торопился, глаза его горели, а руки чуть подрагивали в нетерпении. Вдруг его догнала молоденькая девушка, почти еще девочка, с русыми волосами, заплетенными в длинную косу.

– Никки, я люблю тебя! Остановись, пожалуйста! Прошу, вернись! Не переживу, слышишь? Не переживу! – кричала она на всю улицу. Очки съехали набок, щеки стали пунцовыми, а слезы ручейками текли по щекам.

Никифор спокойно шел вперед, словно ничего не происходило. Всё его внимание было сосредоточенно на пластинке, которую он как раз достал из упаковки и внимательно осматривал поверхность на предмет царапин.

– Не уходи, Никки! – слышал краем сознания Гоша, когда картинка вновь погасла, чтобы через мгновение смениться другой.

Вечер, поздняя осень. Никифор сидит на лавочке возле подъезда, нежно обняв хрупкую женщину лет сорока, с по-мальчишечьи короткими волосами, в черной беретке и сером пальто. Он шепчет что-то ей на ухо, и любой прохожий позавидует тем нежным словам, которые он, несомненно, говорит любимой. Но Георгий слышит, что инкуб уговаривает ее доложить на собственного мужа в компетентные органы, и делает это так непосредственно и легко, словно приглашает на чашку кофе. А женщина, подобно механической кукле, кивает и не отрывает от демона влюбленного взора.

Тьма, смена декораций.

Ровный зеленый газон, лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь ажурную сеть стальных опор Эйфелевой башни. Повсюду слышится мелодичная французская речь, люди лежат прямо на траве, неспешно попивают вино, с хрустом отламывая куски багетов, и заедают их сыром.

А у парковой дорожки, в окружении нескольких пустых бутылок из-под сидра, подложив под голову свернутую куртку, лежит Никифор. Волосы, заплетенные в косу, змеей обвились вокруг шеи, лицо накрыто шляпой. Лениво, словно во сне, он достает из заднего кармана губную гармонику и начинает играть. Люди неподалеку сначала недоуменно переглядываются и обсуждают что-то, потом замолкают и статуями застывают до конца мелодии. Через несколько минут на парковой дорожке не протолкнуться, а вокруг задремавшего демона столпились десятки зевак, наперебой упрашивающие его сыграть еще. Гоша не знал французской речи, но отчего-то с точностью понимал все произносимые слова.

На мгновение окутавший мрак – и перед взором юноши предстали уже знакомые декорации.

Теперь, помимо неба и моря, он смог разглядеть еще и каменный пирс с проржавевшими перилами – и мальчика, сидящего на краю с бамбуковой удочкой в руках. Было ему не больше семи-восьми лет. Всклокоченные рыжие волосы, веснушчатое лицо и широко открытые зеленые глаза, смотрящие прямо на солнце. Он болтал босыми ногами и что-то насвистывал.

– Как ты не щуришься, глядя на такое яркое солнце? – спросил Гоша у мальчика.

– Так оно ненастоящее, – подергав удочку, ответил тот.

– Откуда ж оно тогда взялось?

– Оно мое.

– И всё остальное – тоже? – обернувшись вокруг, спросил Георгий. – Пляж из мелких камней, небо и даже те вонючие водоросли на берегу?

– Да, – с гордостью сказал пацан. – У меня, оказывается, был целый мир. А осталось только это…

Он вдруг дернул согнувшееся почти пополам удилище, не без труда вытаскивая из моря переливающуюся серебристыми огоньками рыбину. Сноровисто вытащив из пасти крючок, отпустил рыбу обратно в море.

– Но мне и этого хватит, – мальчуган повернулся к Гоше и весело подмигнул.

– Ты знал, что иезуиты договорились с покровителем? – Гоша постарался сменить тему, чувствуя подкативший к горлу комок.

– Да, – почесав нос, сказал Никифор, – но не подозревал, что они сами будут там.

– Думал, Ордену отдадут только меня?

– Честно говоря, я хотел сделать именно то, о чем договаривался с тобой. Не мог больше быть его марионеткой. Понимаешь? Он, видимо, и сам это понял.

– Ты извини меня.