Гора в море

У осьминогов мы наблюдаем оппортунизм, исследовательскую деятельность, изобретательность – все те качества, которые ассоциируем с разумом в нашей собственной ментальной жизни. Мы считаем, что видим разум, сходный с нашим собственным.

Однако это существо совершенно не похоже на нас. Большая часть нейронов осьминога сосредоточена в его щупальцах и нейронным кольцом соединяется с центральным мозгом, который способен подавить свои вольные конечности, но не всегда может ими управлять.

Наблюдая за этим переменчивым существом в родной среде, я задаюсь вопросом: как именно это животное, у которого в конечностях нейронов больше, чем в мозгу, которое ощущает вкус с помощью прикосновения, чья кожа способна уловить свет, воспринимает мир? И можем ли мы надеяться, что поймем такую точку зрения?

Доктор Ха Нгуен, «Как мыслят океаны»

21

– МНЕ ПРОСТО НУЖНО это с тобой обсудить, вот и все, – сказала Ха.

На Камране был белый лабораторный халат. Он привалился к столу с чашкой кофе в руке. Сквозь него Ха видела занавески своего номера и унылую стену номера. Никто не закрыл окна отеля перед его закрытием, и в комнату вторглась сырость. По проекции Камрана черные полосы плесени шли, словно варикозные вены.

– Только ты знаком с моим мышлением. Вот и все. Я понимаю, что отрываю тебя от работы.

– Пустяки. – Камран махнул рукой. – Я выставил выпускников и запер лабораторию. Я всегда в твоем распоряжении.

– Постой! Какой сейчас час в Стамбуле? Вы на четыре часа от нас отстаете. Здесь чуть больше двух ночи… У вас уже одиннадцатый час ночи, Камран. Что ты вообще делаешь в лаборатории?

Камран со вздохом отставил кофе.

– Ха, я должен тебе признаться. Я – вампир. Вскоре после твоего отъезда на меня напали. Сказали, что просто возьмут немного крови на благотворительность.

– Надеюсь, ты доволен, – буркнула Ха. – Больше тебе днем на солнышке не поваляться.

– Небольшая плата за работоспособность. А если серьезно, нам предоставляют секвенатор только поздно ночью, так что все работают по ночам.

– Надеюсь, кофе варил не ты.

– Увы, надеешься зря. Именно я. Студентов передергивает каждый раз, как они его пьют. Забавно наблюдать. Изящная пытка.

Ха проверила на терминале свой пульс: 115 ударов в минуту. Он немного замедлился после возвращения с берега, но все равно слишком частил. Она ощущала, что находится на грани того, что называла паникой. Прежде чем она выйдет в вестибюль и попытается все им объяснить, ей просто необходимо все изложить Камрану. Мысленно со всем разобраться. Сейчас ее ощущение успеха было смешано со страхом и чувством провала. Как можно чувствовать себя одновременно счастливой – нет, это даже близко не подходит: оправданной, освобожденной от десятилетий сомнений, опьяненной – и одновременно полностью раздавленной? Это невозможно было описать. Как и большая часть человеческого опыта, это не поддавалось описанию. Она могла попытаться облечь свои мысли в слова, но ни одно из них не подходило. У нее тряслись руки.

Однако Камран все прочел. Посмотрел на нее – и понял. Чего еще может желать человек?

– Я все думаю: как нам это преодолеть? Эту… взаимную чудовищность? Для осьминогов мы чудовища: охотники, разрушители, убиваем их сородичей и опустошаем мир. А они – чудовища для нас: их мотивы необъяснимы, а разум полностью чуждый.

– Или монстры в смысле латыни, – сказал Камран. – От monere. Предостережение. Знамение. Ведь если твои теории верны, это животное может оказаться большей частью продуктом антропоцена и нашей эксплуатации ресурсов океана. Видом, порожденным или, по крайней мере, ускоренным теми стрессами, которые мы создали в его среде.

– Так о них тоже не следует думать. Они существуют не для нас. Нельзя относиться к ним как к знамению или символу. Что бы они для нас ни значили, их существование принадлежит им самим. И вообще, увиденное говорит о том, что они слишком развиты, чтобы только-только создать культуру. Они должны были эволюционировать параллельно с нами, незаметно для нас, уже достаточно долго. Мне нужно понять, как они мыслят. И как мне это сделать? Как это вообще можно сделать?