– Дурацкое интервью! Тот нелепый фокус! – отозвалась доктор Минервудоттир-Чан. – Эврим, мне надо было возвести вокруг тебя стену лжи, чтобы защитить от мира. От людей. От тех, кто стрелял в наших коллег в Москве. Тех, кто взорвал наш офис в Париже, кто вышиб мозги у нашего вице-президента. Да, я знаю, что делают люди. Да, я совершенно уверена в том, что делали люди всякий раз, как сталкивались с разумным видом – или даже с культурой, не похожей на нашу. Мы не терпим соперников. Конкурентов. Стоило такому появиться – и мы его уничтожали. Ха, я очень хорошо знаю, что будет, когда этот «мыльный пузырь», как вы выразились, – эта тонкая оболочка, которую мне удалось создать вокруг этого бесценного острова, лопнет. Именно поэтому я здесь – потому что у нас мало времени.
– Да, – согласился Эврим, – наше время начало истекать с момента открытия. Но это…
– Я не о том, – прервала его Минервудоттир-Чан. – Я не в переносном смысле – не о какой-то склонности людей или устройстве мира. Я говорю о том, что уничтожение этого места уже началось. У самой «Дианимы» проблемы. Не получается отнять у нас архипелаг – и вместо этого захватят нас самих.
Алтанцэцэг смотрела в окно.
– Рейдерский захват, – сказала Алтанцэцэг.
– Верно, – ответила Минервудоттир-Чан.
– Чей?
– Если бы мы знали, у нас была бы надежда помешать ему. Но все устроено не так. Кто бы это ни был, у них не только хватает денег, чтобы выкупать одну нашу дочернюю фирму за другой – у них хватает денег и на то, чтобы скрывать принадлежность компаний, с помощью которых они это делают, играть с тысячью наперстков. Когда мы пытаемся понять, кто за всем этим стоит, нам достаются пустые наперстки – холдинговые компании, зарегистрированные независимыми государствами и заявленные на заброшенных нефтедобывающих платформах, имена директоров, которые обнаруживаются на кладбищах, и опять имена, и опять пустые компании, которые вроде бы вообще ничем не богаты. Мы копали и копали, но им хватает денег не только чтобы выкупать нас, но и мешать расследованиям наших агентов. А такие денежные объемы пугают. К тому моменту, когда мы узнаем, кто это, будет уже поздно.
– У вас же есть теории?
– Мы считаем, что это какое-то государство-нация. Москва, Пекин, Берлин. Кто-то, рядом с кем блекнут даже финансы нашей корпорации. Это наша последняя теория. О меньших государствах можно забыть: доходы «Дианимы» превышают валовой продукт почти всех таких образований. И у нас есть агенты в большинстве крупных компаний, в которых мы видели угрозу себе. Непохоже, что это кто-то из них.
– Но откуда им вообще знать, что у нас здесь? – изумилась Алтанцэцэг. – Мы храним радиомолчание. Еще до приезда Эврима отсюда не исходило ни одного сигнала. За много месяцев сюда приехал только Эврим, и вскоре доктор Нгуен.
– Хороший вопрос, – сказала Минервудоттир-Чан. – Но раз об этом узнали мы, значит, мог понять и кто-то еще. Все, что мы можем определить, способен определить и кто-то другой. Несколько людей, эвакуированных с острова, недавно погибли. Кто-то еще заинтересован в том, чтобы это место оставалось тайным.
– Не пытайтесь мне сказать, – возмутился Эврим, – что кто-то предпринял мощный рейдерский захват «Дианимы» – компании, размером с нескольких членов ООН, вместе взятых, – на основе слухов о Морском чудовище Кондао, которые ходят среди горстки рыбаков и людей, работавших в гостиничном бизнесе.
– Но именно это я и говорю, – отозвалась Минервудоттир-Чан. – Кто-то по кусочкам разбирает то, что я построила, деталь за деталью. Мы лишаемся компаний, о существовании которых я и не подозревала до того, как их у нас отняли.
– Это же ваша компания, – заметил Эврим. – Как вы могли не знать о своих же дочерних компаниях?
Ха вспомнился холон, тибетские дроны: компания, работающая самостоятельно, завершенная система, не зависящая от контроля. Или щупальца осьминога: тоже независимые системы, исследующие окружение без разума, который руководил бы ими: только их собственные нейронные сети.
А когда центральный мозг снова включается – уже поздно.