Иридофоры в коже осьминога преломляли свет, и фигуры светились. Они вспыхивали и исчезали, то быстрее, то медленнее.
Осьминог так дернул Ха за руку своим щупальцем, что она потеряла равновесие. В этот момент он забрался другим щупальцем ей под маску, нарушив герметичность. Морская вода залилась внутрь, ослепляя ее. А потом осьминог поволок ее по дну лицом вниз, обхватив ее шею еще одним щупальцем, а четвертым дернул левую руку.
Ее отпустили. Ей надо было всплыть, чтобы очистить маску. Она вынырнула, задыхаясь, и едва разглядела, как Алтанцэцэг поднимает тупоносый пистолет-автомат, который прятала на себе, и направляет на что-то позади Ха. Она поймала запястье Алтанцэцэг и дернула его вниз.
Она услышала его – тихий плеск скользнувшего под воду позади нее. Насколько близко от нее?
Алтанцэцэг затащила ее на борт. От яркого света глазам было больно. Они горели из-за соленой воды, залившейся под маску. Она почувствовала, как руки Алтанцэцэг умело шарят по ее конечностям и торсу, под горловиной костюма – проверяя наличие ран.
– Я цела, – сказала Ха. – Цела. Он мне не навредил. Все нормально. Нормально. Он просто… знакомился.
– Никогда не хватайте мое оружие. Я могла вас застрелить.
– Лучше меня, чем одного из них, – заявила Ха.
– Спорно.
Алтанцэцэг избавила Ха от маски. Что-то со стуком упало на дно.
– Что это?
– Не знаю, – ответила Алтанцэцэг, нагибаясь, чтобы поднять упавшее. – Это было у вас в маске.
Она подняла находку, но глаза Ха защипало так сильно, что она даже не смогла рассмотреть, что это было.
В разуме присутствуют два «я». Одно – это «я» настоящего, корабль: нервная деятельность, сшивающая возвышенное и будничное. Мысли о смысле жизни и о том, как приклеить ручку к разбившейся кружке. Второе – это поток, несущий судно: более постоянная личность. Детские воспоминания, приобретенные идеи, привычки и обиды – надстроенные слои прежних взаимодействий с миром. Это «я» тоже меняется, но медленно – так медленно, как русло реки меняется из-за изменений местности и эрозии: время стирает песчаную отмель или создает новую. Мы состоим только из перемен, но часть перемен быстрые, а часть происходит только за годы, десятилетия, за целую жизнь.
– МЫ УМИРАЕМ. Вот что тебе надо понять. Мы с каждым днем слабеем. Чем больше ты моришь нас голодом, тем больше мы будем болеть и совсем не сможем работать. Сначала это коснется только самых слабых. Например, Сона: он уже болен. Его надолго не хватит. Но достаточно скоро все мы заболеем. И тогда работать станет некому. Хватит нас мучить, иначе когда рыба все-таки придет, обрабатывать ее станет некому.
Эйко замолчал. Какую реакцию он может получить от закаленного стекла рулевой рубки? От ее бронированной двери? От искусственного интеллекта? Этот интеллект обрабатывает гидролокационные изображения дна, карты с отмелями и банками, методы траления и рыночные цены. Интеллект, для которого относительная ценность их жизни – это просто дополнительные цифры.
Цифры. Но именно это Эйко и пытался донести до корабля. Что говорят цифры. Что их питание – это вопрос не милосердия, а затрат. Команда имеет ценность для корабля, значит ее следует беречь. Их убийство будет иметь стоимость.
– Если ты нас убьешь, то сможешь нас заменить. Но тебе придется свернуть с пути и зайти за новой командой к одному из рыбозаводов. Насколько далеко от нас до ближайшего? Если бы он был близко, ты повернул бы обратно сразу после убийства охранников. Это потеря времени, лишняя трата топлива. Ненужные затраты. А я могу тебе помочь. Если ты переведешь нас на полные рационы, я прослежу за тем, чтобы остальная команда усердно работала. Все здоровые люди будут отрабатывать свою смену. Они мне доверяют. Я поговорю с ними, позабочусь, чтобы они хорошо работали. Но для этого им нужны силы. Так что, пожалуйста, помоги мне. Если ты это сделаешь, то я обещаю помочь тебе.
Он посмотрел на табличку на бронированной двери рулевой рубки: «Вольф Ларсен, капитан».
Чья-то непонятная ему шутка.
– Пожалуйста, подумай.
На обед им опять раздали половинные рационы.