Гора в море

– Для меня неприемлемо, что вы убьете меня, чтобы удержать здесь, и я не могу разговаривать с человеком, способным взять на себя такую ответственность – ответственность за уничтожение другого человека.

Тут выражение лица Алтанцэцэг изменилось с умоляющего на холодное. Презрение. Снисходительность. Издевка, не отраженная ровными интонациями переводчика.

– Мы все берем на себя ответственность за убийство других существ. И даже за убийство людей. Именно это и означает быть живым. Убийство – это то, в чем заключается наше существование на этой планете. Все, что у нас есть, – все, что нам нужно для жизни, – отнимается у кого-то еще. Если вы считаете иначе, то вы просто наивное дитя.

– Ваш взгляд на мир уродлив, – сказала Ха.

«Как и вы», – захотелось ей добавить. Однако она этого не сказала: это было бы жестокостью. И неправдой. Ха вспомнила, как Алтанцэцэг парила в фосфоресцирующем аквамарине своего управляющего бака. Ее мускулистое, исполосованное шрамами тело, извивающееся в каком-то своем темпе. Его пугающую красоту.

В тупике. Вот где оказалась Алтанцэцэг: в тупике своего взгляда на все… как на нескончаемый конфликт. Она все еще ведет Зимнюю войну. Это прописано в ее плоти.

Алтанцэцэг хотела сказать еще что-то. Она даже открыла рот, чтобы заговорить, – но снова его закрыла. На этот раз на ее лице не было презрения. Или мольбы. Там вообще ничего не было.

Ха прыгнула за борт, заканчивая этот разговор.

Ха ожидала, что тот символ, который она сложила и который дополнил Эврим, исчезнет. Прошло уже несколько дней. Вода, течения, приливы и отливы должны были его похоронить.

Однако символ не исчез. К принесенным ею бутылкам добавились новые: цветные и прозрачные, более старые и совсем новые. И теперь тут был не один знак: их стало шесть, расположенных по вертикали рядом друг с другом и вдоль изъеденной вулканической породы, которую обнажил перемещающийся песок.

Ха надолго зависла в спокойной и чистой утренней воде залива. У нее было слишком много вопросов о том, как мыслят осьминоги, чтобы попытаться определить истинное соотношение этих символов друг с другом – грамматику, – но здесь бутылками на песке был записан не единичный знак, а их последовательность. Предложение? «Ко мне обратились».

Ха всплыла.

– Мне нужен экран и стило.

Алтанцэцэг безмолвно подала их. Ха заметила, что один из ее дронов – серебристый шарик, вращающийся внутри муфты двигателей, – парит над поверхностью воды.

Снова спустившись к песку, она трясущимися руками начала рисовать на экране как можно быстрее:

Она подняла экран перед собой, минуту висела в воде, потом согнула колени и села на песок. Прошла еще минута.

Изъеденная поверхность обнажившейся породы разгладилась и посветлела. Там, где раньше был только камень, открылась горизонтальная щель. Глаз. Камень раскололся на две части. Одна из частей вытянулась, превратилась в усеянное присосками щупальце, зазмеившееся туда, где Ха сидела с экраном в руках. Изящный узкий кончик скользнул по экрану, словно пытаясь ощупать и попробовать на вкус символы на нем. А потом оно рванулось вперед, обернулось вокруг экрана и решительно потянуло его к себе. Ха его отпустила.

Камня больше не было. Теперь перед ней развернулся осьминог, поджавший под себя щупальца, чуть касающиеся песчаного дна залива – за исключением той конечности, которая держала экран. Осьминог поднес экран ближе к глазу. В это же время еще одно его щупальце развернулось и потянулось к Ха, старающейся сидеть совершенно неподвижно. Осьминог повернул экран на бок, потом – вверх ногами. Вторая конечность вырвала стило у Ха и, обернувшись вокруг него, потащила к голове.

Мгновение казалось, что сейчас произойдет невозможное – что осьминог поднесет стило к экрану и начнет писать. Однако конечность со стилусом вонзила его в песок, и в это же время третье и четвертое щупальца скользнули к Ха, прикасаясь присосками к рукам и лицу, поверхности гидрокостюма, пробуя на вкус ее химический состав.

«Мое эмоциональное состояние? Может ли он ощутить и его?»

Осьминог посветлел. Он расширился, потянулся вверх, расправил мантию, устраиваясь напротив нее. Одно щупальце скользило по ее щеке, трогая края маски.

Осьминог был не меньше Ха, даже больше. Эластичное существо постоянно меняло свой размер, сокращаясь и увеличиваясь, но Ха поняла, что его полная длина будет больше ее роста.

А потом по его телу поплыли знаки – потоком хроматофор кожи. В потоке была заключена и та шестизнаковая последовательность, сложенная из бутылок на океанском песке, однако она была всего лишь одним из элементов потока.

Сначала осьминог ограничивался черно-белыми узорами, но потом появились и цвета: множество линий, сверкающих, сливающихся и растворяющихся, поплыли по его мантии и почти до самых кончиков щупальцев, одно из которых обвилось вокруг ее правой руки, еще одно – все еще трогало ее маску и скользило по щеке, еще одно – держало экран, а четвертое вращало зажатое в нем стило.