Читаем Гордый наш язык… полностью

Но Петербург отличался ненастной погодой, особенно осенью и зимой. Как не отметить особым выражением нечто радостное, необычное, праздничное: солнце в столице! «День хорошей погоды в Петербурге, — писал Н. Г. Чернышевский, — источник бесчисленных облегчений в жизни, бесчисленных приятных ощущений для жителей Петербурга». Заметим сразу же: хорошей погоды. Н. Шелгунов, вспоминая дни детства, проведенные в Лесном в 30-е годы XIX века, писал: «Даже погода тогда была только хорошая; по крайней мере я не помню никаких других дней, кроме солнечных». Сначала отметили, как выразительный факт, погоду благоприятную и одарили ее сочетанием: хорошая погода. А личное впечатление поставляло десятки выразительных сочетаний, одно другого лучше: погода — тихая, ясная, прекрасная, прекраснейшая и даже — чудная.

Но как быть с плохой погодой? Какое слово подобрать для нее? И в столице до середины XIX века говорили просто: непогода, сочетание плохая погода неизвестно.

В. И. Даль описывал состояние дел просто: «На дворе погода какая-то средняя, то есть люди заезжие полагают, что она дурна; коренные жители находят, что она довольно сносна, и надеются, что к вечеру еще проведрится» — это о Петербурге, в котором круглый год, по замечанию столичных писателей, «сырой дождик и мокрый снег» или, выражаясь точнее, «холод, дождевой снег или снежный дождь». Действительно, очень трудно выявить словесный образ «плохой погоды» при наличии отрицательного непогода. Одно за другим появляются оценочные слова, эмоционально окрашенные, но при этом не указывающие на признак непогоды: как и многие в 60-е годы XIX века, Д. В. Григорович писал о дурной погоде, и такое выражение сохранялось до предвоенных лет XX века. Сначала говорили о скверной, потом о дрянной или ужасной, неблагоприятной, в 80-е годы — о хмурой, ненастной, скверной погоде, иногда и просто о сильной непогоде. Иное дело — погода хорошая.

Хорошая погода, выявляя образный смысл народного слова, не создает ли сочетание «масло масляное», какие мы во множестве находим сегодня в нашей речи? А дурная погода и вовсе абсурд: ведь есть слово непогода. Зачем же писатели развивали потаенную образность русского слова, сделав ее общепонятной? А сделали, не боясь нареканий в незнании русского языка, для того, чтобы сохранить слово погода как общее в обозначении всякой вообще погоды: и хорошая погода и дурная погода, все — погода, то есть годится для дела. Так и оживает старинный словесный образ: не только погожая, любая — погода.

Попыток дополнительным словом раскрыть значение старого слова, потускневший образ выявить прилагательным сделано много. Сегодня наше внимание останавливается только на том, что бросится вдруг в глаза, насторожит, а все остальные выражения мы как бы не замечаем, настолько они удачны. Хорошая погода — разве плохо?

В современном словаре эпитетов слово погода наделено уже сотней определений, причем большинство — с отрицательной оценкой. Плохая погода по-прежнему в центре внимания, и теперь ее именуют пакостной, собачьей или канальской (что на европейских языках и значит — собачья), убийственной и стервозной, то есть свое впечатление о ней выражают решительнее и грубее, чем в прошлые века.

Так же дорог в Петербурге и воздух. Старый моряк у И. Гончарова выезжал на прогулку «для воздуху», — старинный оборот с предлогом для, который значит еще ради. А у Герцена соседствуют разные обороты: с одной стороны, «Дышите свежим здоровым воздухом», с другой стороны, «Пусть он проветрится, le grand air (по-французски — открытый воздух) помогает» — так говорили еще в 1830-х годах. Герои Достоевского тоже идут на воздух, но у этого писателя уже чаще встречается оборот, распространенный прилагательным: свежий воздух, подышать чистым воздухом, переехали для хорошего воздуху, на него подействовал свежий воздух, он не спал на вольном воздухе… Свежий воздух подобен хорошей погоде — как вздох, как мечта, оттого и признаки подбираются идеальные; современный словарь эпитетов к этому слову дает 125 определений, но нет среди них ни вольного, ни хорошего. Свежий и чистый — вот основная характеристика этого дара природы уже около столетия. Благоприятный дыханию, реально хороший.

Но не всегда оправданны истолкования словесного образа посредством определения. Вот несколько цитат наугад из старых журналов, они демонстрируют всю нелепость бесполезного повторения мысли. Время прошло, и сейчас уже всякому видно, где и как ошибались предки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки