Горячка

– На коврике у двери. Идём.

– А…

Но я уже затолкал её в подъезд, а потом в лифт. В её  квартире  я сразу прошёл на кухню и открыл холодильник. Там стояла бутылка белого вина.

– А где у тебя бокалы?

– На полке, справа…

Моя весёлая бесцеремонность привлекала Оксану. Много позже, я с горечью понял, что ей просто нравилось, когда с ней обращаются дурно. Чёрт, да она просто заводилось от этого, и сама вечно нарывалась на скандалы! Видит бог, мне хотелось быть с ней менее грубым, но стоило мне расслабиться, как она влезала мне на шею и всячески меня изводила. Терпеть я не умел, мы ругались, и я уходил пить. Возвращаясь под утро, похотливый и похмельный, и валял её как кошку, а она так кричала от возбуждения, что я натурально глох. После таких бурных сцен прямолинейного насилия, она была нежна как голубок, хлопотала по хозяйству, вкусно готовила и была сущим ангелом. Но проходил день, два и всё повторялось. В глазах её многочисленных друзей я был отвратительным садистом и алкашом, который мучил бедную девочку. Они откровенно ненавидели меня и постоянно нашёптывали ей про меня разные гадости. Я долго не обращал на это внимание, считая, что это типичная алкогольная паранойя, пока не выяснилось, что я, якобы, постоянно приставал к двум её подругам… Я хорошо знал этих проебушек. Обе были дважды разведены и гуляли напропалую, хоть и выглядели как невинные школьницы. Они терпеть меня не могли, потому что я демонстративно обходил их стороной. Они были банальными шлюхами, до самого мозга своих сучьих костей.

Это было слишком. Застав как-то раз у Оксаны дома одну из них, я буквально вышвырнул её на лестницу, метнув следом её обувь, одежду и сумку. Тайное противостояние сделалось открытым и весьма скоро стало понятно, что крах неминуем.  Я храбро и безнадёжно бился на всех фронтах, но моя империя трещала по швам – войну на несколько фронтов я осилить не мог. Я стал по настоящему жестоким, начал вести тоталитарную внутреннюю политику, сурово подавлял мирные демонстрации, пил свыше всякой меры и, в конце концов, был смят и раздавлен «человеколюбивыми» союзниками. В последние дни крушения, в стране вспыхнула Революция. Начались кровопролитные уличные бои, которые приблизили полнейший коллапс.  Тут уж я получил сполна! Меня облили всеми помоями и практически поставили на колени. Я бежал, скитался,  пытался вернуться инкогнито и реставрировать монархию, но, мой народ отвернулся от меня. Я был окончательно разгромлен и с позором изгнан с континента на веки вечные. Но всё это было впереди, а пока, я налил белое вино в бокалы и чокнулся с Оксаной:

– За знакомство!

Спустя пару минут я схватил её в охапку, зацеловал, увлёк в комнату, стремительно раздел и овладел прямо на полу. Мой натиск был тем более неотразим, что Оксана, – девушка взбалмошная и легкомысленная, но глубоко романтическая, –  сама в меня влюбилась. Негодяи, как известно, народ притягательный и эта роль мне, поначалу, весьма импонировала… Мы провели друг на дружке все выходные, и я сам, к чему лукавить, был ей очарован.

Мне нравилась её маленькая квартирка на последнем этаже высотки. Ванная, заставленная сотнями флакончиков с различными косметическими средствами, которые по свой общей цветовой гамме напоминали яркий оранжево-красный осенний лес. Её уютная кухонька с волнистым попугайчиком в клетке (единственным существом, которое сразу и безоговорочно полюбило меня и оставалось верным до самой последней минуты), вся зелёная от цветов и картин с пейзажами,  которая была моим любимым местом отдыха. Я курил тут трубку, иногда писал, и просто ел и пил. А покушать мы любили! Мы ели много и в любое время суток. Было замечательно прокрасться ночью на кухню и застать там врасплох голенькую Оксану,  поедающую в призрачном сиянии открытого холодильника креветки с соусом, сыр, колбаску или пирожное. Я не упускал момента похлопать её по попке, и тоже перекусить. Потом я тащил её в нашу мягкую кроватку, и мы любили друг друга, а после мирно засыпали, прижавшись тесно-тесно. Идиллия.