Горячка

– Вот ведь падлюка неладная, – зло сплюнул Степаныч, выбираясь наружу. – За что ж ты, курва, так меня невзлюбила сразу, а?! Я ж тебя, заразу, всей душой, а ты, паскуда… Ну, ничего, ничего, бельдюга, простипома, пелядь… Всё равно я тебя уконтропупю… Так и знай…

Огляделся старик в поисках материала, туда-сюда сунулся, но ничего путного у него не осталось. Только дыры в стенах, да кривой сортир. И тут Степаныча осенило!

– И как я раньше не догадался, – счастливо хлопнул себя по лбу старик. – Мигом сейчас всё организуем!

Старик схватил топор и, не обращая на льющуюся с небес воду, сноровисто подставил лестницу к стенке туалету…

Через пару часов всё было готово. Крыша сортира встала на беседку точно влитая, только шифер местами потрескался, да переломилась одна гнилая доска. Степаныч сиял.

– Хороша, чертовка, – бормотал он, оглядывая творение своих неуёмных рук. – Покрашу, и хоть в Париж вези… Да что там Париж – на ВДНХ!.. А вам всем – во!

Старик удовлетворённо показал на все четыре стороны крепкую фигуру из двух скрещенных рук. Потом проворно юркнул в беседку и с наслаждением закурил.

– Жаль, столик не влезает, – покручинился, для порядка, Степаныч. – Ну да ничего… Снаружи прилажу… Так оно и сподручнее даже… Мусору меньше… А сортир… сортир перебьётся… Чай не зима… Да и вентиляция, опять же, улучшится… Дым глаза не выест и прочая зараза… А будет нужда, зонтик возьму, а на зиму так и вообще лапником прикрою… Оно и теплее будет и ароматнее…

Старик любовно похлопал рукой по шатким стенам.

– Кровинушка ты моя!.. Теперь заживём…

Так и зажил Степаныч. Днём он пил в беседке, а ночами любовался на неё из окна. Покрасить он её, правда, так и не покрасил, зато приладил к перилам огромную консервную банку, для бычков. Сам он их туда, правда, бросать забывал, но когда к нему заходили гости, грозно следил, чтобы пепельницей пользовались по назначению.

– Культуру понимать нужно, – говорил он. – А то ишь, повадились… Коекакеры…

Беседка рассыпалась ровно через 40 дней, ночью, от порыва осеннего ветра. Восстановлению она не подлежала и старик, погоревав немного, решил сделать из её остатков новый улей, «на вырост». Улей вышел на редкость жуткий и неуютный, так что старик, поругавшись, недолго думая разрубил его на дрова и вскорости сжёг. Что же до сортира, то он стоял без крыши до ноября, пока не пошёл снег. После этого, старику пришлось всё же заделать верх лапником, но до того момента, в ясные ночи, Степаныч мог запросто любоваться проплывающими над его головой созвездиями, что он с превеликим удовольствием и делал.

Евреи

Новые соседи по даче не понравились Степанычу с первого взгляда. Было в них нечто, отчего на душе у него сделалось тоскливо и муторно, как от начинающейся зубной боли. Но не таков был наш герой, чтобы сразу же обидеть неприятных ему людей. Для начала, бывшему моряку Северного морского флота требовалось к ним как следует присмотреться…

Побросав свои нехитрые дела, старик живо юркнул в дом, проворно вскарабкался на второй этаж и, скрываясь за посеревшим от пыли тюлем, приник к мутному окну, чтобы внимательно изучить повадки незваных гостей. Поскольку вахта обещала быть долгой, с собой Степаныч прихватил початую бутылку самогона, пару зелёных яблок и плошку окостеневшего мёда с утонувшими в нём мухами, более похожего теперь на первостепенный балтийский янтарь.

– Вот ведь принесла неладная, – пробормотал старик, спешно проглатывая первые полстакана и вгрызаясь в яблоко белоснежными зубами. – И чего их сюда только угораздило?.. Ишь, смеются, черти полосатые!.. А чего смеяться то, чего?.. Это ж Мещёра!.. Понимать нужно… Ну что за люди…

Степаныч горестно вздохнул, вытер рот рукавом и продолжил наблюдение.

Соседний участок пустовал 7 лет. Прежний его хозяин, Борька Опездух, как его неизменно именовал Степаныч, был непомерно жирный и добродушный мужчина с серыми, водянистыми глазами и нелепым, лягушачьим ртом.

Почтенный бездетный вдовец, Борис всё свободное время проводил внутри своего громадного, ангароподобного дома, откуда, с полудня и до полуночи, доносился монотонный стук молотка, перемежающийся визгливым стоном пилы. Что делал Борис внутри этого монстра последние четверть века, оставалось загадкой, но говорили разное…

Одни утверждали, что он строит деревянный космический корабль на торфяной тяге, дабы покинуть на нём опостылевшую ему землю и направиться к Альфа Центавре, в надежде найти там собратьев по разуму.

Другие настаивали, что гигантский дом и есть космический корабль, и что инопланетянин Борис уже прибыл в пункт своего назначения, и теперь осторожно разбирает свой космолёт, готовя плацдарм для вторжения внеземной цивилизации. Отсюда, мол, из самого сердца гиблых Шатурских болот, представители высшего разума и начнут своё триумфальное шествие на Москву, Париж и Бердянск…