Горячка

Эти слова застали старика, слегка уже оправившись от первого, простительного испуга, на лестнице второго этажа. Затаив дыхание и по-детски высунув кончик языка, Степаныч попытался бесшумно пробраться наверх, чтобы там, в прохладной мгле своей берлоги, молча, как раненный медведь, залечь и переждать нашествие супостатов. Затея ему почти удалась, но, на предпоследней ступеньке, он ненароком наступил на край палатки, в которую он до сих пор кутался точно в римскую тунику. Споткнувшись, старик судорожно схватился обеими руками за воздух, в сердцах выругался и, со страшным грохотом кубарем скатился вниз, едва не откусив себе язык и в кровь ободрав колени и локти.

– Тудыть тебя растудыть, да в бога душу военно-морскую килематерь, – прорычал старик, поднимаясь на ноги и оглядывая ободранные суставы. – Это что ж такое-то, а? Совсем житья трудовому человеку не осталось…

Некто в белой панаме, услышав в доме шум, и заметив через окно какое-то движение, неистово замахал руками.

– Доброе утро! У вас калитка открыта была, ну я и заглянул… По-соседски так сказать… Хотел спросить, вам ничего не нужно в городе, а то мы едем…

Пойманный с поличным, Степаныч беззвучно взвыл, прошагал к двери и порывистым жестом распахнул её настежь.

– Хлеба! – промычал он, не вполне ещё владея прикушенным языком.

– Простите? – откликнулся Кузнецов, удивлённо переводя взгляд с безумного лица Степаныча на его колени, локти, палатку и обратно на лицо. – Что вы сказали?..

– Хлеба, – сипло проревел Степаныч. – Хлеба и консерву. Бычок в томате. Черноморский!

Последнюю фразу старик почти прокричал, но ранний гость, кажется, не придал этому большого значение и лучезарно улыбнулся.

– А, понял… Хлеба и бычки в томате… Хорошо… Вы уж простите, что я без приглашения, – затараторил он, снимая с головы белоснежную панаму. – Меня Алексеем зовут. А вон – жена моя, Людмила. Мы ваши новые соседи. Рад знакомству…

Голос Кузнецова дрогнул, встретившись с затравленным взглядом Степаныча. Так смотрит попавший в капкан волк на желающего ему помочь человека. Впрочем, длилось это не более нескольких секунд, после чего, взгляд старика вновь стал твёрдым как орудийная сталь. Он плотнее запахнул свою тунику и посмотрел на гостя взглядом потревоженного Нерона. Возникла пауза.

– Так, значит, хлеба и бычков… – пробормотал, наконец, Алексей, не зная как ещё поддержать разговор. – Верно?..

– Верно, – угрюмо процедил старик, мерно бронзовея лицом.

– Черноморских…

– Чер-р-рномор-р-рских!

– Ага… Ясно… Понятно… Ну, что ж… Я пойду тогда?..

Степаныч, окончательно превратившийся к этому моменту в грозное изваяние самому себе, снисходительно повёл бровями. Кузнецов, помяв в руках панаму, начал пятиться.

– Тогда мы как вернёмся, я загляну, хорошо?.. Часика через три…

Нерон еле заметно кивнул.

– Вот и славно… – расплылся в улыбке Кузнецов. – Тогда, до встречи.

Он ещё немного попятился, потом стремительно развернулся, шмыгнул в распахнутую калитку и был таков. Степаныч, с видимым равнодушием сплюнул на землю, зевнул и неспешно закрыл дверь, точно вновь собирался лечь спать. На самом же деле, скинув ненавистной палатку, он пулей взмыл на второй этаж, и приник к окну. Кузнецов как раз закрывал ворота. Людмила уже сидела в машине и чему-то улыбалась. Степаныч нахмурился.

– Вот ведь негодники, – пробормотал он. – Подстерегли… И имя ведь моё, подлецы, у кого-то выпытали… Не иначе у сторожа… Ну что за люди?! Тьфу!..

Кручинясь, старик опустился на стул и загоревал. Не так он видел их первую встречу, совсем не так.

– И на кой чёрт я на их хлеб согласился!? – сокрушался он вполголоса. – И бычков ещё, в придачу, старый дурак, попросил… Ведь купят, паразиты, обязательно всё купят! И привезут! Такой уж они, евреи, народ… А платить то я им чем, спрашивается, буду, а?! Об этом они, подлецы, подумали!? Нет! Куда им… Ростовщики!!! Пенсия в четверг, а сегодня только суббота! И не стыдно же вот так вот людям с утра по чужим участкам шляться, да клянчить всякое… Да по СУББОТАМ! Э-хе-хех…

Степаныч косо посмотрел на пустую бутыль самогона, лежавшую у его ног и понял, что пора ему навестить своего старого друга, сторожа.

– Заодно и про евреев его порасспрошу, – причмокнул губами старик. – Авось слышал что…

Степаныч хитро прищурился и решительно встал. Пружинистым шагом он покинул участок и двинулся к Кремлю, – как в народе называли сторожку и примыкающей к ней магазин, – разнюхивая по пути свежие сплетни и всласть угощаясь чужим табаком.

Однако, на пороге сторожки его ждало глубокое разочарование, в виде Галины, жены сторожа, дамы весомой во всех ракурсах и отношениях.

Смерив Степаныча неодобрительным взглядом, она, не без злорадства, сообщила ему, что Славка, муж, алкаш проклятый, с вечера ушёл на ночную рыбалку с двумя дачниками, и до сих пор не вернулся…