Горящий рукав (Проза жизни)

Последним утешением людей была пьянка — но и ее высокомерно отняли. Помню, какие очереди извивались по пустырям к запотевшему окошечку пивного ларька! Зимой из пролитого пива у окошечка нарастали желтые клыки-сталактиты, просунуть между ними кружку было непросто, но все равно, каждый получал кружку пенистого напитка (иногда даже с подогревом) и минуту общения с пивной богиней в окошечке, иногда злобной, иногда радушной, — в общем, каждый мог ощутить себя полноценным членом общества. Но тут эти сказочные будки позакрывали, а торговлю крепкими напитками сумели организовать так, что, только простояв огромную очередь, можно было что-то купить. Сколько ужасов подарила нам родная власть, неизменно желая нам только добра! Алкогольный кризис, если я не ошибаюсь, подарила нам перестройка с ее надеждами на светлое будущее. И с такими вот реалиями. Еще более унизительной была процедура сдачи бутылок. В то время здоровье еще позволяло иметь дело со стеклотарой, сперва полной, потом пустой. Очередь на сдачу бутылок занимала несколько часов. Время от времени проносились, как вихри, дурные слухи: «Бутылки по семьсот пятьдесят не берут! Молочные не берут». Отчаяние охватывало тебя: что придумают еще, чтобы помучить? Тесный, вонючий подвал с маленьким окошечком казался раем — там было тепло, но мучения на том не кончались. Капризный приемщик, бог этих мест, мог без объяснений отодвинуть половину твоих бутылок — «не возьму», или вдруг закрыть на неопределенное время вожделенное окошечко перед тобой, буркнув «машина пришла» или вообще ничего не объясняя, и приходилось томиться в этом каменном мешке, не ведая, есть ли надежда. И главное, как всегда, жесткие карательные меры, учиненные государством, ударили совсем не по тем, против кого они были направлены. Пьяницы вовсе не вывелись — напротив, они почувствовали себя социально значимыми людьми. Раньше знаменитый здешний гигант, по прозвищу Боря-боец, постоянно пребывал в самом жалком виде в окрестностях магазина. Теперь они стали королями этих мест. Кому, как не им, отдающим сюда все силы и время, было контролировать алкогольные потоки, а в конечном итоге и настроение людей. Теперь какой-нибудь развязный мальчонка ходил вдоль очереди, состоявшей из обычных, «не приближенных» людей, иногда снисходя к кому-то из стоявших: «Ну что? Взять тебе?» Не все соглашались на это дополнительное унижение и дополнительный расход, но многие — соглашались. Мальчонка, собрав дань, подходил к небрежно раскинувшемуся на скамейке Боре. «Ну что?» — капризно спрашивал тот. Мальчонка докладывал. Боря выслушивал и в зависимости от вдохновения (и от собранной суммы) шел или не шел к служебному входу за покупками. Даже милиционеры заискивали перед ним, развалившимся на скамейке! Иногда в очереди раздавались возмущенные голоса, исходившие в основном от представителей жидкой в этих местах интеллигентной «прослойки общества», — но все оставалось по-прежнему, и даже хуже. Зато Боря приобрел пестрый спортивный костюм и огромный магнитофон-кассетник, чтобы услаждать себя и друзей разбитной музыкой. «Когда же наступит справедливость? Ведь как нам было объявлено — процесс пошел?» Справедливость пришла неожиданная. Однажды я застал у магазина многолюдную драку и, подойдя ближе, с изумлением увидал, что Боря и его приближенные дерутся в красных повязках! Наша власть знает, на кого ставить!

Не зря пожил я в Купчине. До этого знаменитый московский журнал «Новый мир» возвращал мне рассказы — сначала без комментариев, потом с краткими и сухими комплиментами, и только «Боря-боец» проложил мне дорогу!

АНГЕЛЫ

Хорошему делу всегда находятся помощники — это надо успеть уловить, почувствовать и потом не упустить это чувство до конца дней. Я уловил это сразу. На одном из занятий в объединении при «Советском писателе» появились незнакомые поначалу мужчина и женщина, оказавшиеся редакторами издательства. То были Фрида Кацас и Игорь Кузьмичев. Игорь сказал в конце заседания:

— Есть такой журнал «Литература и жизнь» — оттуда звонили, просили вас присылать сочинения.

— Так в каком же разделе нас собираются печатать? — спросил ехидный Марамзин.

— В разделе «и»! — сказал я.

Фрида и Игорь, вместе со всеми остальными, засмеялись. И мы подружились. И, держась за этих двух «ангелов», я пролетел по всей жизни и не упал.

Редактором первой моей книги, состоящей пока что из заготовок, назначили Фриду — и она, как папа Карло Буратино, терпеливо вырезала меня из тупого полена.

Так ласково и умно никто еще с моими творениями не обращался — из журналов приходили исключительно отказы. Причем по «сопроводиловкам» было ясно, что никто мои сочинения толком и не читал. Однажды мне даже вернули рассказ с отпечатком на нем подошвы. Помню, я радостно захохотал и даже стал потирать руки. Всегда ужасы жизни, чрезмерно накапливаясь, переходят в гротеск, разряжаются сверкающей молнией и громом хохота, после чего сразу легче дышать. Эту «подошву» на своем рассказе я долго носил с собой и радостно всем показывал.