Горящий рукав (Проза жизни)

От излишней преданности своему делу умер Коля Морозов, и оказалось, что на этом замечательном человеке держалось все. Был прислан из Москвы новый директор, в правильном костюме и с правильным лицом. И, видимо, на поддержание этой правильности уходили все силы его. Он время от времени собирал у себя писателей, абсолютно их не различая, и озабоченно произносил: «Надеюсь, вскоре я смогу познакомиться с вами поближе». Но так и не смог. Вместо этого он почему-то стремительно сблизился с хорошенькой секретаршей, начался долгий партийно-семейный скандал, почему-то расколовший «Детгиз» на два лагеря, и так он больше не сросся. Потом начались перемены, и одним из никому не запомнившихся директоров здание было продано коммерсантам по цене, сравнимой с ценой ящика водки. Скрылось вдали то прекрасное время, когда я сидел там в кресле, ожидая художника Светозара Острова (или он ждал меня), и мы стремительно шли в находившийся совсем рядом Дом писателей. Еще и Дом писателей у нас был!

ГОРЫШИН

Однажды, гонимый голодом, я пришел туда слишком рано. Там был лишь один писатель Горышин. Перед ним стоял порожний графинчик, а в глазах застыла тоска. На своих длинных ногах он прошел всю нашу необъятную Родину, повидал то, что никто больше не видел, и об этом писал. Теперь, видимо, запас кончался, и он слегка приуныл. С надеждой я уселся за его столик, он молча разлил остатки теплой водки (видно, давно тут сидел), и мы молча выпили. От теплой водки развезло, пошли какие-то судороги и зевота. Но дело есть дело, и я сказал: «Слушай — не одолжишь три рубля?» На трешку можно было накормить семью, один раз. Глеб долго молчал, словно не слыша. «Что, мысль так долго идет по его длинному телу?» — с голодным раздражением подумал я. «Нет», — после долгой паузы произнес Глеб. Посидев для приличия некоторое время, смутно надеясь, что придет еще какой-нибудь отголосок его мысли, но так его и не дождавшись, я встал и пошел. Да, дороги мыслей его были необыкновенно длинными, такими же, как тело его. «Стой», — остановило меня у самой двери. Стараясь двигаться в его темпе, я постоял в дверях и лишь потом обернулся. «Садись!» — за каких-нибудь полчаса я пересек помещение и сел. Мы помолчали. Глеб опрокинул графинчик, но по извилистой стенке сползла лишь тяжкая капля. «Нет, — произнес он после долгой паузы. — Три рубля я тебе дать не могу!» Он умолк. Издевается? За этим и звал? «Но могу дать триста!» — вдруг вымолвил он. Потянулась радостная пауза. «За что?» — чуть было не спросил я. За такую сумму я был на многое готов. «Полетишь на Саяно-Шушенскую ГЭС и напишешь про запуск первого агрегата для “Авроры”». «Годится!» — воскликнул я. Мне надоели уже мои унылые блуждания. Улететь! За такие деньги я был готов лететь хоть на Луну!

Мы сразу пошли в редакцию, и я получил всю сумму. Давно, а точнее — никогда я не держал в руках такой пухлой пачки. Я съездил купил авиабилет, и денег осталось еще навалом. На радостях мы с моим закадычным другом Никитой пошли в бар «Баку» на Садовой улице, и там я сцепился с крохотным грузином-боксером, неформальным королем этого бара. «Зачем вы к нам приезжаете?» «Я здесь родился!» — гордо произнес он. «Где? В этом баре?» Мою усмешку смазал хлесткий удар.