Нас семеро, и никто не произносит высокопарных речей, и никто толком не соблюдает никаких похоронных традиций, да и происходит всё как-то по-дурацки. Я замечаю, что вдалеке, прислонившись к дереву, за нами наблюдает Ник, и подавляю внезапный порыв позвать брата к нам, вновь погружаясь в собственные мысли. Похороны — условное, но всё же последнее прощание — проходят в молчании, и оно говорит намного больше, чем любые слова.
Люся наконец дала волю эмоциям и не стесняясь плакала навзрыд, вцепившись в Пашину куртку. Тоха, украдкой смахивающий слезы, поддерживал Диму, который еле стоял на ногах то ли из-за дырки в боку, то ли от осознания, что Зои больше нет. Я уже успела прожить и принять этот факт, пока была у Елисеева, да и опыт с родителями всё это время помогал мне держаться и не истерить хотя бы на людях. К тому же, было настолько хреново, что я бы только хотела прореветься, но все слезы куда-то подевались, и от этого на душе еще сильнее скребли кошки.
Зоя очень любила растения, и даже работать предпочитала с ними. Когда ребята стали полноценно работать на семью, она не бросала свою пенсионерку с цветами, хотя все остальные оставили прежнюю работу. Сегодня утром мы с Люсей выбирали для Зои самые красивые букеты, какие только смогли найти, и взяли так много, что свежая могила была теперь больше похожа на клумбу. Весной мы обязательно посадим здесь что-нибудь, но в середине октября это было бы бессмысленно.
Кстати, участок покупать так и не пришлось: согласовав вопрос с дядей Игорем и Леонидом Викторовичем, мы отдали Зое одно из мест на семейной территории. Еще в девяностых дедушка выкупил огромную площадь для нас, Жилинских и всех причастных, и уже по пути обратно я очень удивилась, увидев могилы родителей: как они тут оказались? Костя тут же объяснил, что тела родителей перевезли и похоронили здесь. Забавно, ведь все полгода в Москве я была уверена, что мне некуда приходить и что родители остались в Лондоне, хотя, если по-честному, мне всё это время не хватало духу спросить у кого-нибудь.
У меня даже не осталось цветов, да и у Кости тоже: здесь ведь была и его мама. Махнув ребятам, чтобы не ждали, мы молча стоим вдалеке друг от друга, над каменными памятниками, думая каждый о своем. Я не знаю, делает ли парень то же самое, но я мысленно разговариваю с мамой и папой, правда, у могилы это оказывается в разы сложнее, чем дома или даже просто на улице.
Слез по-прежнему нет, и заплакать не получается, хотя мне это сейчас очень нужно. Когда Костя подходит ко мне, я бросаю последний взгляд на надгробные плиты с именами и датами, точно зная, что приду сюда еще. Странно, но после вызволения от Елисеева я чувствовала себя намного сильнее, чем раньше, и всю последнюю неделю это ощущение меня не покидало. Теперь, когда я смотрела в родительские глаза, оно лишь крепло, а я до мурашек чувствовала себя их продолжением и понимала, что сделаю для семьи всё, что от меня зависит, и даже больше. Родители честно оставили мне выбор, но бесконечно глупо было бегать от самой себя и думать, что я могу сделать этот выбор не в их пользу.
Мы разворачиваемся, чтобы уйти, и Костя обнимает меня так, словно пытается защитить. Я горько усмехаюсь при мысли о том, что от своего внутреннего мира никак не закрыться, и парень не спасет меня от этого даже при огромном желании: только я сама смогу себе помочь. Мы делаем несколько шагов по направлению к воротам, но какая-то неизведанная сила заставляет меня посмотреть чуть вдаль и встретиться глазами с высеченным на мраморном надгробии портретом дедушки.
Меня будто прошибает током, и я еле удерживаюсь на ногах, потому что я его
Глава 21. Если нас спросят, чего мы хотели бы
Мы делаем несколько шагов по направлению к воротам, но какая-то неизведанная сила заставляет меня посмотреть чуть вдаль и встретиться глазами с высеченным на мраморном надгробии портретом дедушки.
Меня будто прошибает током, и я еле удерживаюсь на ногах, потому что я его