Горят огни

Он же втаскивает Костю внутрь и занимает водительское кресло, пока я размещаю Жилинского на заднем сидении. Ник, раздав последние распоряжения, залазит на мое место, и это очень кстати: я забираюсь назад, к Косте, и укладываю его голову себе на колени. Ник оборачивается и уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но, посмотрев мне в глаза, решает вдруг промолчать — это совсем на брата не похоже — и только протягивает мне флягу.

Я делаю большой глоток, даже не спросив, что внутри, и только когда горло неприятно обжигает, догадываюсь, что водка. Вернув флягу владельцу, бесшумно выдыхаю и откидываюсь на по-волшебному мягкую спинку сиденья и прикрываю глаза, всего на минутку, чтобы перестали болеть от налетевшей в них пыли и еще черт знает, чего, но открыть обратно уже не получается. Я не сопротивляюсь больше, и меня укутывают долгожданные объятия темноты и тишины: наконец-то спокойно-теплые, а не звеняще-тревожные.

* * *

Пробуждение выходит не из приятных: по ощущениям так я и вовсе разваливаюсь на куски. Недовольно зеваю и, открыв один глаз, тут же зажмуриваюсь от яркого света: который час, если так светло?

Повздыхав, поворачиваюсь на другой бок и думаю о том, как заставить себя всё-таки разлепить глаза. В следующее мгновение меня прошибает током, потому что я вспоминаю, где и как отключилась, и подпрыгиваю на кровати, как ошпаренная. Осмотревшись по сторонам, нахожу себя в помещении, отдаленно напоминающем больничную палату. Окон здесь, правда, нет, но повсюду светят яркие белые лампы и в целом тут гораздо приятнее находиться. Непонятно только, почему вообще я оказалась здесь — на мне ведь ни царапинки.

В ответ на такую мысль тело отзывается болью еще активнее. Все кости ломит одновременно, корочка на содранных ладонях заставляет шипеть при каждом движении, зато голова хотя бы не раскалывается, как это было еще в машине. Черт, как я сразу не додумалась: наверняка это одно из помещений офиса, ведь в особняке такой комнаты точно нет.

Мы приехали совсем недавно: вокруг ни души, но за стеной я слышу знакомые голоса медиков. Наверняка они помогают сейчас тем, кто действительно в этом нуждается, а я в полном порядке. Скрипучая кровать прогибается под моим весом, когда я неуклюже пытаюсь принять полностью вертикальное положение; ботинки находятся рядом, а на деревянном стуле с треснутой спинкой бесформенной грудой лежит месиво из меха и грязи, в котором я с трудом узнаю свою шубу. Черт с ней, сперва нужно найти Костю.

Всунув ноги в ботинки и наскоро затянув шнурки, я вылажу в коридор. Кажется, за поворотом направо будет подобие холла и лифт, но мне туда не нужно: Костя наверняка тоже где-то внизу. Правда, найти его не удается, и всё-таки приходится ехать на наш четырнадцатый этаж: где искать ответ, если не там?

Удивительно, но кабина доезжает, куда требуется, без остановок: такое на моей памяти происходит впервые. Понятнее становится, когда я замечаю на стене: стрелки показывают глубоко за полночь. Почти не раздумывая, открываю дверь в приемную Ника, которая, разумеется, пустует в такое время, а вот кабинет не заперт, и я вполне ожидаемо нахожу брата внутри.

— Как ты? — он сразу вскакивает с диванчика и шагает навстречу. Правая рука брата неуклюже болтается на перевязи.

— Жить буду, — отзываюсь коротко. — Что с Костей?

Нещадно хочется курить, а Ник, как назло, медлит с ответом, но достает левой рукой из кармана пачку сигарет, и я без спроса вытаскиваю одну себе. Брат курит «парламент», тяжелый и невкусный, не то что мое любимое «собрание», но мне сейчас сойдет что угодно, лишь бы покрепче.

— Жить будет, — уклончиво отвечает брат. В моих глазах, пожалуй, настолько отчетливо чувствуется желание убивать, что Ник нервно сглатывает, случайно столкнувшись со мной взглядом, а затем, вздохнув, добавляет: — Ничего серьезного на самом деле. В него попали не сильно, но он здорово приложился затылком об асфальт, когда падал.

— Где он?

Брат улыбается тепло и немного насмешливо.

— Всё хорошо, он спит сейчас, медики решили оставить его под наблюдением хотя бы до утра. Провести тебя к нему?

— Отдыхай, сама найдусь, — отмахиваюсь я. — Собрание назначил на утро?

— На вечер, утром у всех запланированы дела.

Я ворчу о том, что здесь проблемы посерьезнее, между прочим, и о том, что еще несколько таких разборок, и я вообще останусь без верхней одежды. Ник уже не может сдерживать добродушный смех, наблюдая за этим, а я просто чувствую себя дома, хотя нахожусь от него довольно далеко, и бесконечно радуюсь, что у меня есть такой хороший старший брат.

Докурив, выбрасываю бычок в пепельницу-череп: меня подмывает поинтересоваться, настоящий или нет, но вместо этого я лишь коротко говорю, что пойду проведать Костю.

— Только переоденься сначала, — кричит Ник мне вслед, и я подмечаю, что он прав. Одежда пропиталась потом и местами — кровью, грязь со штанов отваливается буквально кусками, и только ботинки каким-то чудом остались в более-менее приличном состоянии. Как же хорошо, что у меня в кабинете есть сменные вещи — на всякий случай.