Горят огни

Для такого открытия нужно позвать ребят, но опасаясь, что идея сбежит через открытую дверь, мы с Костей молча смотрим друг на друга. Я вижу лихорадочный мозговой штурм в серых глазах, стараюсь даже не шевелиться, чтобы не перебить мысли, и что-то внутри заходится от подскочившего вдруг адреналина, когда во взгляде парня мелькает ясный серебристый проблеск.

— Что у Маяковского на, — он приседает на корточки, чтобы поднять изрядно уже настрадавшийся сборник Есенина, — сто двадцать четвертой странице? — протягивает мне красную книжку, чтобы я проверила.

— «Лунная ночь», — задумчиво вчитываюсь в строки, — оно совсем маленькое, слушай, — легкая улыбка трогает губы, когда я начинаю: — Будет луна. Есть уже немножко, — не могу удержаться и стреляю глазами в парня, который и так не может оторвать от меня взгляд. — А вот и полная повисла в воздухе. Это бог, должно быть, дивной серебряной ложкой, — осторожно ступая по скрипучему полу, подхожу ближе и присаживаюсь рядом, — роется в звезд ухе.

Костя берет мои руки в свои, внимательно всматривается в восемь коротеньких строчек.

— Подчеркнута всего одна строка, — замечает он. — Это бог, должно быть, — словно не веря, тихим бормотанием перечитывает еще раз. — Что бы это значило? Здесь нет ни церкви, ни икон, только старые вещи. Где нам предлагается искать бога?

— В сердце, — сияет Таля. И когда она только успела зайти? Я не слышала скрипа ни двери, ни половиц. — Но вряд ли в сердце кого-то из нас дедушка спрятал кольцо, вы не думаете?

— Можем провести вскрытие и проверить, — пожимает плечами Ник. — Да шучу я! — оправдывается он перед нашими с сестрой грозными взглядами, даже отшатывается назад на случай, если мы решим вдруг пришибить его за такой юмор.

Я пытаюсь что-нибудь сообразить, но ожидаемо не помню, рассказывал ли нам дедушка что-нибудь про веру или религию: мне кажется, что вряд ли. Исходя из простой логики, что в бабушкиной спальне в городе иконы всё-таки имелись, я думаю, что стоит искать именно их.

— Кажется, на кухне в углу висела икона?

— И в бабушкиной комнате с комодом тоже была, — подхватывает Таля.

Иконы настолько старые, что давно выцвели и почти сливаются со стенами, так что неудивительно, что Костя их не заметил, но самое страшное — в них нет совершенно никаких намеков на тайник. Две вообще совсем небольшие, картонные, самые простенькие, а третья, что на кухне, едва не разваливается прямо у нас в руках, но тщательное исследование каждого миллиметра не приводит ни к какому результату.

— Смотрите, — подает голос Димас, в иконах ничего не понимавший, а потому занятый изучением книг со стихами. — Слово «серебряной» тоже подчеркнуто, просто карандаш стерся от времени, но на странице остался характерный след, — он показывает пальцем на место, привлекшее его внимание.

Может, речь идет о серебряной иконе? Нет, такие вряд ли бывают, ведь чаще использовали золото, если говорить о драгоценностях — мы не так давно повторяли это на уроке истории. Икона в раме из серебра? Это и вовсе какой-то бред, таких ведь никто не делает, наверное.

Костя высказывает похожие предположения, и очень жаль, что здесь нет ни интернета, чтобы поискать информацию, ни даже банальной телефонной связи, чтобы позвонить, например, Артему или Кеше и попросить их сделать нужный запрос.

За обедом Ник разворачивает версии одну страннее другой, выдавая разве что не теории масонского заговора, но такими темпами недалеко и до них, особенно когда брат начинает активно требовать от нас свежих идей. Первой не выдерживает Таля: извинившись, встает из-за стола и уходит в направлении комнат. Решив ее догнать, я коротко киваю парням и иду следом, гадая, где же она может сейчас быть. Искать не приходится: сестра в задумчивости мнется перед лестницей на чердак.

— Что-то не так? — уточняю у нее на всякий случай. — Ты хочешь подышать пылью или думаешь, что кто-нибудь хранит икону в серебре среди старого хлама?

Таля улыбается в ответ на шутку, но как-то слабо и неубедительно.

— На самом деле я хотела найти там одну вещь, — ее взгляд блуждает по всему коридорчику, то туда, то сюда, но ни разу не останавливается на мне, и это начинает настораживать. — Ты не помнишь, конечно, но в детстве мы оставили на чердаке секретную коробку и поклялись всегда быть вместе и открыть ее через десять лет. Прошло уже почти одиннадцать, — сестра совсем отворачивается от меня, а ее движения становятся ломаными и неловкими, как будто вот-вот заплачет. — Знаешь, я боялась сначала, что после аварии ты окажешься, — короткий вздох, — другой, но ты всё та же, разве что повзрослела, но мы все выросли за последний год. Просто, — она и правда всхлипывает, — иногда тяжело помнить все наши с тобой моменты из детства и осознавать, что помню их только я одна.