Горят огни

Перебрав оставшиеся стихи — те, что уже были задействованы в шифровке тайников, мы постепенно вычеркивали — мы понимаем, что и правда глупо было даже пытаться зайти с этой стороны. Где обычно самые укромные места? Кладовка, антресоли, куда многие не залазят годами, полочки в туалете — они здесь так высоко, что с ростом меньше двух метров не дотянуться и уж тем более не разглядеть, что на них лежит. Посмотреть за решеткой вентиляции? И в кухне, и в ванной они выглядят жутко грязными, свалявшаяся пыль свисает лохмотьями, а значит, их не трогали много лет.

Я уже собираюсь отыскать в кладовке ящик с инструментами, потому что Дима говорит, без отвертки решетку не достать, как на экране мобильника высвечивается входящий от Ника.

— Открывай, — и он сразу завершает вызов.

Кратко обрисовав ситуацию, мы все вместе рассаживаемся на диване, приготовившись слушать. Наверняка Ник хоть что-то да помнит из первых лет своей жизни. Со временем, правда, эти детские воспоминания замыливаются, а потом и вовсе затираются, освобождая место для новых, более осознанных и взрослых. Но я верю, искренне верю, что дедушка позаботился о сохранности самого важного, как это было с теми же стихами Маяковского или дачей. Конечно, мою амнезию он предвидеть никак не мог, но и не просто так главный ключ к разгадке — память — был поделен на четверых.

Ник хитро прищуривается.

— Есть у меня одна идея, — он шагает вправо, к двери. — Надеюсь, за эти пять лет мама не трогала мою комнату, — и уверенно дергает ручку на себя. — Все точно так же, — сиплым полушепотом говорит уже сам себе.

Меня не покидает чувство, что на этом свидании с прошлым мы все явно лишние, но старший брат сам зовет нас внутрь.

— И… где? — первой нарушает молчание Таля.

Ник как будто не слышит, но в следующую секунду из-за потертой коричневой тахты доносится приглушенное:

— Черт, — и брат вылазит обратно, демонстрируя нам залепленную пылью и паутиной пустую банку от «Ягуара». — Она лежит здесь с две тысячи пятого. Будет легче, чем я думал.

Больше он ничем не делится, и мы терпеливо ждем, пока в тишине будет осмотрен весь ностальгический хлам из ящиков стола, включая бумажки от жвачек «Турбо» и пивные пробки, которые Ник, похоже, коллекционировал, будучи подростком. Постепенно он переходит к все более ранним годам, и с дальних нижних полок книжного шкафа на свет вылазят крохотные фигурки черепашек-ниндзя и игрушечный пластмассовый пистолетик. Шумно выдохнув, Ник отбрасывает челку с лица и продолжает шарить рукой в нише за книгами.

— Может, объяснишь? — осторожно интересуюсь я.

— Это подсказал мне дедушка, — отзывается брат. — У мамы свой книжный шкаф, и в этот она даже не заглядывала. Внизу хранилось все, что мама мне не разрешала, — в доказательство он демонстрирует сильно помятую и поцарапанную машинку на пульте управления. Пульт с завалившимися кнопками и согнутой антенной извлекается следом.

— Ты серьезно думаешь, что Лев Геннадьевич мог засунуть старинный перстень в детскую игрушку? — с сомнением уточняет Костя. — Ты ведь мог ее случайно сломать, и тайник отправился бы прямиком в мусор.

Ник согласно кивает.

— А здесь нам и поможет книга. Я уверен, что кольцо где-то здесь, — разложив прямо на полу оба сборника, брат последовательно выискивает выделенные стихи и бормочет себе под нос подчеркнутые в них слова. Где-то в середине вдруг замолкает, словно получил удар под дых.

— Что там? — наклоняюсь поближе, чтобы рассмотреть. — Скрипка и немножко нервно, — вслух читаю название.

— Это, — Ник запинается и тяжело сглатывает, — это слишком.

В тексте подчеркнуто лишь два слова: «скрипка» и «барабан».

Они лежат здесь, среди остальных игрушек, полукругом сложенных возле компьютерного кресла. Детский барабанчик с ярко-красной лентой и разноцветными узорами и невзрачного вида скрипка, но только она, похоже, самая настоящая.

— Расскажешь? — почему-то шепотом спрашивает Таля, приседая на корточки рядом с братом.

Ник поднимает голову, и его взгляд мне слишком хорошо знаком: точно такой же, зеленый и затравленный, я видела в зеркале, когда ко мне приходили редкие воспоминания.

— Тут и рассказывать нечего, — он с горечью прикрывает глаза. — В детстве дедушка отдал меня в музыкальную школу на скрипку. Я всегда мечтал об ударных, и вместе с серьезной настоящей скрипкой он подарил игрушечный барабан. Я был рад и такому, — старший брат смеется себе под нос, и от этого становится страшно, — вот только играть на нем дедушка запретил. Он всегда видел во мне отца и делал все, чтобы я вышел более удачным, — последнее слово он выплевывает с особенной злостью. — А теперь мне нужно выбрать, что сломать: ненавистный инструмент или любимую игрушку.

Можно было бы сказать, что мы уже выросли, и это все давно не имеет значения. Но вместо этого я говорю совсем другое.

— Просто потрясти и то, и то, — у нас мало времени, и слова поддержки лучше приберечь до обратной дороги. — Перстень ведь не из воздуха, мы поймем, где он лежит.