Горят огни

Когда мы подбирали пароль к дедушкиному секретному сейфу в особняке, Таля вычисляла комбинации на основе года рождения каждого из нас. Я очень четко помню, как она сказала, что комбинация из четырех цифр получается только одна: Костя родился в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом, Ник — в восемьдесят девятом, а мы с Талей — в девяносто пятом. Если записать подряд и вычеркнуть повторы, выходит как раз четырехзначный код. Он не подошел к сейфу, но может, предназначен как раз для этой двери: не зря же рядом висит снимок со всеми нами.

Собрав волю в кулак, пытаюсь подняться на ноги, но это дается с таким трудом, что я снова валюсь на пол. Не желая терять больше ни секунды, я доползаю до двери так, оставляя на плитке кровавый след. Опираясь о стену, я сначала медленно становлюсь на одно колено, а затем, когда уже могу достать до дверной ручки, хватаюсь за нее и подтягиваюсь, возвращаясь в полностью вертикальное положение.

Восемь-восемь-девять-пять. Индикатор загорается зеленым, и опора из-под моей руки уходит, открывая вход в дедушкин кабинет.

Здесь нет ничего, что бросалось бы в глаза, и атмосфера ничем не отличается от той, что была в его домашнем кабинете в особняке, разве что тот был еще толком не обжит, когда дед его покинул, а в этом будто чувствуется его присутствие. Планировка такая же, как в наших и в родительских: ничего примечательного. Коллекция ретро-машинок на открытой полке шкафа, фотографии в рамках — такие же снимки я видела в альбомах. На журнальном столике разместился большой коричневый глобус и стопка старых газет, на рабочем столе — крошечная деревянная фигурка лошади, статуэтка средневекового рыцаря, глиняный колольчик, расписанный не очень аккуратно, пестро и неумело, будто детской рукой, и еще одна поделка — кривенький цветочек из бисера.

Первым делом я открываю окно, чтобы впустить в помещение свежий воздух: его очень не хватало в последние часы, а теперь не получается надышаться.

Из стихотворений, которые мы никак не использовали, выделены строки про звезды, но ничего похожего в кабинете нет, и может, в них еще какая-нибудь, другая загадка. Еще я помню про венчики ромашек, а еще было про лошадь, вот только в нем не было подчеркнуто ни строчки. Ситуация кажется безвыходной, потому что фигурка лошади на поверку оказывается не больше, чем просто фигуркой, и я даже исследую глобус на предмет тайника: я видела в фильмах точно такие, которые открывались, но этот оказался самым обычным.

Если подумать, самой сложной частью было попасть в кабинет, а здесь уже должно оказаться что-то простое, может, детское даже — дедушка любил играть на ностальгии.

Детское? В принципе, если представить, что цветок из бисера — это ромашка, то все сходится. Я ведь ничего не теряю, если попробую.

Я пытаюсь вытащить поделку из маленькой деревянной вазочки, но что-то внутри не дает, как будто кончик стебля приклеен или привязан. Сердце пропускает удар, и я даже забываю о невыносимой боли: это кольцо, кольцо мешает, и даже интересно, как дедушке удалось засунуть его туда, но гораздо важнее извлечь перстень обратно. Все тайники были придуманы так, что не приходилось ничего ломать или рушить, но это — это ведь просто кусок дерева.

Облапав вазочку от и до, я уже думаю просто забрать ее с собой: разобраться можно и потом, главное ведь, что я нашла. В задумчивости блуждая ногтем по спиральному узору, я собираюсь с силами, чтобы подняться и вернуться вниз: это оказывается еще труднее, чем я думала. Каждое движение вызывает приступ слабости, а на левую ногу я даже ступить толком не могу. Кажется, что еще пара шагов — и я раздавлю зажатую в моем кулаке деревяшку в щепки, но вместо этого она неожиданно разваливается пополам. Дно падает на пол и укатывается куда-то под стол, а в ладони остается верхняя часть с бисерным цветочком и перстнем.

От того, насколько все вышло просто, хочется рассмеяться от накатившей легкости: это как матрешка, и стоило лишь немного прокрутить посередине, а не ломать голову. Узор перекрывал стык двух половинок, и неудивительно, что я сразу не поняла.

Если бы не ранение, я бы поскакала к лифтам вприпрыжку, но от нового движения все вокруг плывет еще сильнее, и я даже из кабинета еще не вышла, а уже выбилась из сил. Прислонившись к шкафу, запрокидываю голову назад, чтобы усилить приток крови в мозг, а когда открываю глаза — еле сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть от ужаса.

Прямо передо мной стоит Елисеев.

Рука молниеносно достает пистолет из кобуры, и мне не нужно сомневаться ни секунды, чтобы выстрелить, но ничего не происходит: патронов нет, а в следующий момент оружие летит на пол, выбитое из моей хватки. Нечеловеческим усилием я отпрыгиваю назад, к распахнутому окну, пытаясь прикинуть, какая смерть будет выглядеть достойнее: пасть от руки врага, не сумев защититься, или позорно выпрыгнуть с шестнадцатого этажа, но при этом не дать ему себя убить. Что так, что так выходит дерьмово.

Но стрелять Елисеев почему-то не спешит, просто держит меня на прицеле.