Горицвет. лесной роман. Часть 2(СИ)

- А что до прекрасного... - Ляля снова пробежалась по клавишам и бойко пробарабанила начало "Турецкого марша". - То... Грег попросил меня сыграть что-нибудь и... Я, мне кажется, никогда не видела его таким. В общем, я сыграла что-то. И ты знаешь, я, наверное, неплохо играла, потому что он не усидел на месте, подошел прямо ко мне и встал тут, у фортепьяно. И я опять по его лицу поняла, что ему понравилось. А он, уж поверь моему чутью, разбирается в музыке не хуже твоего Аболешева. Только опять как-то иначе. Я, наверное, не сумею выразить это, но ... Мне кажется, Грег очень любит музыку, а то, что он любит, делает его слабым, и он, как может, старается это скрыть, потому что для него слабость постыдна.

Жекки показалось, что она сама давно знала об этом и только удивлялась, почему не осознала с такой же отчетливостью, как после слов Ляли. Она вспоминала, как менялся Грег, стоило кому-то затеять разговор о музыке, каким принужденно замкнутым при этом становилось его лицо. И как, наконец, заметно возрастало в нем, обычно таком вальяжном и раскованном, какое-то необъяснимое внутренне напряжение, когда он слушал музыку.

"Ну конечно, - поддакивала она себе, - по-другому это не объяснишь. И как это не похоже на Аболешева. Аболешев тоже словно бы насквозь проникнут музыкой, а зависим от нее даже сильнее, чуть ли не физически. Но на Аболешева музыка действует как эликсир жизни. Она наполняет его и выходит почти сразу, едва он перестает слышать. На Грега музыка влияет совсем иначе. Он будто лишается какой-то части своей естественности и становиться тем, кем был, может быть, когда-то совсем давно. Может, в другой жизни, или еще до того, как его душа вселилась в теперешнее тело. И при всем при том, это так мало вяжется с ним, настоящим".

- Ну а что же было потом? - спросила Жекки, отталкивая от себя навязавшиеся сопоставления Грега с Аболешевым.

- Потом снова шутил. Заметил что-то забавное на счет мадам Беклемишевой и ее вечной приживалки Пеструхиной. Что-то вовсе на грани приличия. Впрочем, как всегда. Да, про тебя, если это тебе интересно, спросил как-то между прочим, с дежурной учтивостью, мол здорова ли ваша сестра. И все. Никакой особенной пытливости.

- Кажется, он не слишком спешил с отъездом?

- Нет, он, кажется, не пробыл у нас и часа. И кстати, как раз начал прощаться, когда Алефтина засобиралась с твоей племянницей подышать свежим воздухом. Ты знаешь, Николай Степанович настаивает, чтобы с ней гуляли хотя бы полчаса в день в любую погоду. Это, как он говорит, необходимое условие для нормального развития и я, разумеется, с ним согласна. Грег тотчас встал и откланялся. Вот, вроде бы и все.

В это время в коридоре послышались тяжелые, переваливающиеся шаги и слабый, прерываемый воркующими пришепетываниями, детский писк. Ляля всплеснула руками:

- Ну вот, легки на помине. Алефтина с гулянья вернулась. Ты извини, Жекки, я тебя оставлю. Мне нужно кормить. А ты, если хочешь, сходи к Николаю Степановичу. Он что-то у себя засиделся. Да, и не забудь - ты у нас обедаешь. Да, да и никаких отговорок. Я старшая сестра, и ты обязана меня слушаться. Ты еще не знаешь всего, что я вынуждена буду тебе сказать.

- Лялечка, прошу тебя... - попробовала отговориться Жекки, уже поняв, что спорить бесполезно.

Сестра сбила ее с толку. Увлеченная рассказом о прощании Грега, Жекки напрочь забыла о том, что сама пришла к Коробейниковым ровно с той же целью. О своей рассеяности она пожалела, уже вступив в кабинет Николая Степановича.

VI

Доктор Коробейников вышел навстречу, издалека протягивая ей руку, сильно выпиравшую из рукава пиджака, очевидно, сделавшегося с течением времени заметно короче нужного размера. Вообще, некоторое равнодушие к внешней стороне собственной жизни, было хорошо известной чертой Николая Степановича.

Он мог годами носить одни и те же костюмы, не замечая ни появляющихся на них чернильных пятен, ни вытертых локтей, ни оторванных пуговиц. Точно так же, впрочем, он не замечал подобных изъянов и в одежде других людей, что, по мнению Жекки, ничуть не извиняло его. К еде он также был весьма невзыскателен и не замечал большой разницы между блюдами, приготовленными их старой кухаркой, и теми, что подавались в лучшем ресторане города. Скорее даже, первым, более сытным и простым, он оказывал предпочтение. Жалованье доктора почти целиком переходило в руки Ляли, столь же мало приспособленные к ведению хозяйства, как и руки самого Николая Степановича. Как они умудрялись при этом держать в порядке большой дом, более мене прилично выглядеть, одевать и кормить детей, могло бы остаться неразрешимой загадкой для любого человека, не знающего о существовании Алефтины.