Горький-политик

Среди философов, оказавших наибольшее влияние на молодого Луначарского, без сомнения, можно назвать Иосифа Дицгена (1828–1888), которого Маркс считал «пролетарским философом» и примером обыкновенного человека, который через осмысление собственного опыта, работы и общества дошел до диалектическо-материалистической концепции мира марксистского типа[217]. Естественно, и Дицген рассматривал социализм в религиозном контексте: «Принципы социал-демократии содержат в себе материал для новой религии, которая, в отличие от прежних религий, желает быть постигнута и понята не только чувством и сердцем, но и умом […] Цель религии, собственно говоря – облегчить истомленное человеческое сердце от скорби земной жизни. До сих пор, однако, она могла добиваться этого лишь путем идеалистическим, прибегая к мечтам, ссылаясь на незримого бога и суля загробную жизнь. Евангелие же настоящего обещает преобразовать, наконец, самым реальным, самым действительным и осязательным образом нашу юдоль скорби и печали»[218].

Но все же важнейший вклад в теории Луначарского внесло изучение им философии Фейербаха, как можно понять из главы «Что такое религия?», в которой большевистский лидер шаг за шагом показывает, как трансцендентная религия заменяется в работах немецкого философа на религию гуманности[219]. «Я думаю, – пишет Луначарский о Фейербахе, – что ни один материалист не нанес религии, положительной религии и всякой вере в бога […] такого в дребезги бьющего удара […] После Фейербаха философски религия бога-убита»[220].

Работа «Сущность христианства» Фейербаха, в которой немецкий философ свел теологию к антропологии и в то же время возвел антропологию к теологии[221], являлась для Луначарского фундаментальной. Маркс, по мнению Луначарского, лишь развивал идеи Фейербаха и «помог человеческому самосознанию стать человеческой религией»[222]. Как замечает Чезаре де Микелис, один из первых ученых, исследовавших феномен богостроительства: «Луначарский по сути принимает гипотезу Фейербаха о религии как «проявлении в человеке скрытых сокровищ» и видит в Марксе главного инициатора возведения антропологии на уровень теологии и […] утверждает научный социализм как религию». Следовательно, Бога нужно не искать, а строить, потому что, как сказал Фейербах, человек призван привнести в мир смысл. И религия, очищенная от метафизических структур, может быть признана «даже материалистом как положительная ценность»[223].

Луначарский, как рассказывает Татьяна Алексинская, пришел также к необходимости составления социалистических и пролетарских молитв. Например, он думал над адаптацией «Отче наш», в которой бог просто должен был быть заменен на пролетария: «О, святой рабочий класс, да будет благословенно имя твое, да будет воля твоя, да придет царствие твое! […]. [Алексинский] считает, что такие измышления звучат оскорбительно как для христианства, так и для социалистического атеизма»[224].

Горький полностью разделял мысли Луначарского: в основе горьковского понимания марксизма лежали работы Ницше, а также романтическое представление о мире. В идее о сверхчеловеке писатель подчеркивает антропоцентризм[225]. «Я не знаю, – пишет он в 1899 году, – ничего лучше, сложнее интересные человека. Он – все»[226]. По мнению Горького, человек способен постоянно совершенствоваться.

Как пишет А. Семенова: «Этой приверженностью идее человека можно объяснить первоначальное резкое неприятие Горьким марксизма»[227]. Для Горького романтизм представлял «ожидание чего-то нового»[228], и в этом смысле писатель не мог не принять трактовку марксизма, данную Богдановым[229], и его идею о «собирание человека», но в то же время он отвергал излишний рационализм своего друга-философа и считал необходимым создание светской религии. Парадоксально, но это был единственный способ соединить Ницше и его суровую критику современного общества с Марксом[230]. В этом смысле, образ мыслей Горький в полной мере отражал интеллектуальный кризис своего времени. Новая эпоха была царством анонимной массы, не контролировавшей больше смысл собственной жизни: в оригинальном синтезе идей «богостроительства» и коллективизма писатель предвидел возможность ухода от проблемы изоляции индивидуума в обществе, решение кризиса, мучившего современного человека. Уже во время путешествия в Соединенные Штаты (1906), как мы увидели, Горький назвал социализм будущей религией человечества.

Отталкиваясь от этого, писатель отвечал Алексинскому, который, возможно, критиковал идеи, изложенные в «Религии и социализме»: «Лунач[арский] не выводит социализм из чувства веры, но лишь считает необходимым включить это чувство, как активное, в круг того миропонимания, кое мы зовем социализмом. Мне кажется, что социализм должен переродиться в культ»[231].