Горький-политик

Человек, которым «гордится страна», необходим для обеспечения престижа государственного строя в глазах мирового общественного мнения. Когда это временно недостижимо, как в случае с М. Горьким, нужно не усугублять конфликт, дабы не упустить возможность, по крайней мере, в будущем вернуть под свое знамя раскаявшегося отступника.

В этом плане биографию Горького и его непростые отношения с большевистскими вождями можно считать своего рода образцово-показательными: именно по такой модели будет строиться использование деятелей науки и культуры тоталитарными режимами. Мирабо и Шенье не спасли от плахи их достижения в науке и искусстве; дело не в том, что они не были такими «великими», как Горький, и не в том, что революция, расправившаяся с ними, была более кровавой, чем Октябрьская.

Распространение информации находилось в конце XVIII в. в эмбриональном состоянии, и не было ничего похожего на мировое общественное мнение. Можно сослаться на рискованный, но все же допустимый пример, взятый из другого исторического контекста: в пространстве свободы, отведенном фашистским режимом под экстравагантные выходки Габриэле д’Аннунцио, не нашлось бы места для другого исторического персонажа, не обладающего такими возможностями воздействовать на массовое сознание. Этот пример в какой-то степени подкрепляет наше мнение о причинах тех поразительных вольностей, которые были дозволены Горькому с его «Несвоевременными мыслями», но которые дорого обошлись его менее знаменитым сотрудникам.

В жизни Горького нет больше примеров такого постоянства в осуществлении политической и публицистической деятельности, как во времена «Несвоевременных мыслей». Основной ее пафос – решительное неприятие большевистских методов руководства революционным процессом. Будучи деятельностью по преимуществу журналистской, она не отличается идеологической последовательностью, что Горькому вообще свойственно. Стимулом к политическим размышлениям служит, как правило, какой-либо эпизод из хроники событий этого страшного года, письмо читателя или необходимость откликнуться на очередной выпад со стороны «Правды». Но при всей разнородности поводов для газетных выступлений антибольшевистская позиция Горького вырисовывается в них с большой определенностью.

При всех недостатках, присущих любой схематизации, можно выделить следующую основную линию горьковской критики. Один из самых постоянных ее мотивов – отсутствие политической демократии. Подавление демократии для Горького неприемлемо по нескольким причинам. Во-первых, оно обманывает вековые чаяния интеллигенции. Во-вторых, оно тормозит интеллектуальное развитие и культурный рост масс, на что Горький реагировал особенно болезненно. Пренебрежение к демократии неминуемо влечет за собой пренебрежение к народу: «Я знаю, – сумасшедшим догматикам безразлично будущее народа, они смотрят на него как на материал для социальных опытов; я знаю, что для них недоступны те мысли и чувства, которые терзают душу всякого искренного демократа, – я не для них говорю»[369].

Разумеется, темы демократии, восторжествовавшей благодаря революции демократии, равно как и становления нового человека и освобождения творческого потенциала народных масс, присутствовали у Горького скорее в качестве утопического идеала. В конечном счете, проза действительности, пришедшая на смену поэзии мечты, неизбежно приносит с собой чувство разочарования. 1917 год – это тот рубеж, за которым приходит конец благородным иллюзиям и начинается «построение социалистического порядка». М. Горькому, вполне возможно, всякий порядок, не только этот, был бы не по душе. Как писал В.Ф. Ходасевич: «Единственное спасение человека он видел в творческой энергии, которая немыслима без непрестанного преодоления действительности надеждой. Способность человека осуществить надежду ценил он высоко, но самая это способность к мечте, дар мечты – приводили его в восторг и трепет. Создание какой бы то ни было мечты, способной увлечь человечество, он считал истинным признаком гениальности, а поддержание этой мечты – делом великого человеколюбия»[370].

«Господа! Если к правде святой
Мир дорогу найти не умеет, —
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!», —

читаем у Горького в пьесе «На дне»[371].

Горькому довелось жить, как отмечает тот же В.Ф. Ходасевич, в то время, когда «сном золотым» считалась социальная революция, в которой видели избавление от всех зол, тяготеющих над человечеством. И вот теперь, зимой 1917–1918 г., этот сон таял на его глазах и вместе с ним таяли иллюзии – их становилось меньше с каждым новым шагом по пути, ведущему к «святой истине».