Горький-политик

Контроль над жизнью Горького выражался в том, что полиция досконально изучала особенности расположения виллы, привычки каждого члена семьи писателя и каждое действие абсолютно любого гостя этого дома. Весомых результатов подобные методы усиления контроля не дали. Более того, теперь казалось, что жизнь этого дома просто не для посторонних глаз, и взять ее под контроль лишь с помощью тех средств, которыми располагала полиция, нельзя»[468]. По словам Главного комиссара Неаполя, «виллу никогда не посещали итальянцы, поэтому посылать туда информаторов, которые могли бы в последствии доложить о строящихся в стенах этого дома антифашистских заговорах, было бесполезно. К тому же вилла находится достаточно далеко от центра. Следовало бы установить постоянный контроль за домом, причем контроль этот должен осуществляться на достаточно близком расстоянии»[469]. И, конечно же, вовсе не представлялось возможным тщательнее следить за перепиской М. Горького. Ведь у этой семьи были связи в посольстве СССР в Италии. Легко предположить, что «ответы на письма, вызывающие сомнения, доходили бы до Горького другими путями». Доклад завершается просьбой «распространить особые распоряжения по повышенному надзору на пограничной территории, а также в префектурах Королевства в отношении советских подданных, слишком часто бывающих в Италии»[470]. Учитывая все вышеперечисленные факторы, легко понять, что насильственное отчуждение семьи М. Горького от итальянских реалий и постоянный контроль со стороны фашистской полиции, стали причиной, подтолкнувшей Горького к возвращению на Родину. Оставаться же в Европе, особенно после прихода к власти Гитлера, было бы просто напросто очень опасно. За несколько дней до возвращения в СССР М. Горький писал Р. Роллану: «Все что сейчас творится в Европе и под ее разлагающим влиянием на Востоке, да и всюду в мире, показывает нам, до чего трагикомически непрочны основы буржуазной, своекорыстной, классовой культуры. Вы знаете я марксист, не потому, что читал Маркса кстати скажу: я мало читал его, да и вообще в книгах, я ищу не поучения, а наслаждения красотой и сылою разума. Ложь, лицемерие, грязный ужас классового строя я воспринимал непосредственно от явлений жизни, от фактов быта. Поэтому происходящее в наши дни, возбуждая отвращение, не очень изумляет меня. По всем посылкам, которые наблюдал я полсотни лет сознательной моей жизни, явствовало, что вывод из этих должен быть грозным и сокрушительным. И – вот он, вывод: в стране Гёте, Гумбольда, Гемгольца, и целого ряда колоссально талантливых людей, чудесных мастеров и основоположников культуры, – в этой стране всей жизнью ее безответственно, варварски командует крикливый авантюрист, человеческого плоского ума, бездарный подражатель искусного актера Бенито Муссолини. В этой стране, где проповедовалась идея культурной гегемонии немецких мещан над мещанами всей Европы, теперь проповедуется отказ от культуры, возращение назад, даже не к средневековью, а ко временам Нибелунгов […] У меня есть основание полагать, что это вырождение свойственно не только германским странам и что при первом серьезном потрясении оно проявится также во Франции и Англии – на всем Западе»[471]. Разве возможно было остаться в Европе и продолжать жить в таких условиях, подвергая постоянной опасности и себя самого и свою семью? Конечно же, нет. У М. Горького не было выбора, и он решился вернуться, веря в то, что на родине, где он когда-то боролся с безграмотностью, ему удастся восстановиться как крупному литературному деятелю и осуществить культурную революцию, в которую он верил еще со времен жизни на острове Капри и которая была задушена революцией 1917 г. Он не смог остаться в уголке Италии и наблюдать за происходящим. И, конечно же, он никак не мог предвидеть, на пороге каких событий стояла тогда его Родина.

Только в 1933 г. писатель окончательно покинет виллу в Сорренто. Однако посещения М. Горьким сталинской России – в 1928, 1929, 1930 и 1931 гг. – открывают новую и последнюю главу в его жизни.

Глава VI Возвращение на родину

1. Великий компромисс