Горький шоколад

Это звучит почти нереально, но сейчас никто не думает, в серой дымке заката исчезают последние слова и желания.

– В смысле? – напрягается Миша.

– Ну, в прямом.

– Читай следующий рассказ, – хочет предложить Нина, но не может. Уже заснула, склонив голову на плечо Марка.

Но Миша все-таки улавливает ее внутренний голос и послушно выуживает из папки очередную рукопись.

Теперь он обращается к деревенской прозе. Главная героиня – тетя Клава. Утром она пасет козу, а вечером сидит у окна, слушает радио и беспечно лузгает семечки. Такая вот история, скучноватая немного, если бы не финал. В конце, взметая тяжелые горсти пыли, мчится белый Мерседес. Это олигарх возвращается с курорта на свою виллу. Тем самым Миша ненавязчиво намекает: Совсем вы, богатые, зажрались, ни стыда ни совести. Простая история обретает глубокий социальный смысл.

– Ну и что-нибудь еще, – зевая, просит Нина, – тот рассказ, помнишь? Где герой погибает, а парень с девушкой женятся. Или что-то вроде того.

– У тебя все закачивается свадьбой? – смеется Марк.

– Почти, – соглашается Миша, – но этот рассказ переделать не удалось. Я хотел, но…

Как передать обывателю муки творчества? Это графоманам легко: черкнул и готово, можно нести в печать. Они хватают самые известные сюжеты, а потом еще имеют совесть радоваться, будто изобрели не очередной велосипед, на ручку которого можно повесить лишь авоську с батоном вчерашнего хлеба, а новый летающий трактор.

Каждый раз, как только Миша открывал в ноутбуке этот рассказ, находила необъяснимая тоска. Нужно было сочинить что-то иное. А что? Не понятно. Мысли становились вязкими, как сырое тесто, и слова застревали в этом месиве на полпути, так и не долетев до кончиков пальцев, которые лежали на клавиатуре и не знали, что же делать. Привычный процесс сбился. Раньше нужные фразы будто приходили откуда-то извне, их приносил теплый ветер вдохновения. Оставалось упаковать все в правильные (с точки зрения пунктуации) предложения. Теперь вокруг только липкий, лишенный всякого движения и смысла, простор. Безликая пугающая масса, что кажется пока далекой, но на самом деле, уже совсем близко, скребет и колышется. Подбираясь вплотную, накрывает тебя всей своей тяжестью и безумием.

Грустно на свете жить парню, муза которого молчит, и струны золотой арфы оборваны.

Глава 19. Отцы и дети. Филипп и Клавдия

Родители Толи Маслова сидели на кухне перед выключенным телевизором. Из комнаты доносился смех и возня, звон посуды. Для того, чтобы все гости уместились в одной комнате, папа вчера подсуетился и смастерил полки-сидушки вдоль стены, а громоздкую кровать разобрал и вытащил в подъезд.

Рано утром их разбудила недовольная соседка и пригрозила, что если так будет продолжаться и дальше, она вызовет милицию. Папа хотел все уладить, объяснить и, в крайнем случае, позвать для переговоров Свету, у нее всегда получалось найти общий язык с местными обитателями кирпичного дома, но тут на шум выполз сонный Толя и закричал что-то о правах человека и конституции. Соседка неожиданно ушла, хлопнув дверью. Затаилась в своей одинокой квартире, и это было самое опасное. Теперь милиция могла заявиться в любой момент, войти без всякого приглашения, и с легкой руки испортить праздник. Вот о чем думали родители.

Они прожили вместе сорок лет, вырастили чудесного сына и теперь мечтали о внуках. Правда, в этом случае надо будет что-то придумать с квартирой. Впрочем, время еще терпело, Толику всего-то исполняется двадцать три, а Светке – восемнадцать.

В глубине души мама, Клавдия Семеновна, немного боялась рождения внука. Когда последняя мечта будет исполнена – жизнь обретет законченность восковой маски. Парящие призраки желаний прильнут к другим, новым людям, с тем, чтобы вновь и вновь воплощаясь в потомках, повторяться до бесконечности. Разве она сама не напоминает Свету? Красавица Клава училась в последнем классе школы, когда в деревню к бабушке приехал погостить Филипп, студент-первокурсник сельскохозяйственного вуза. Они тут же полюбили друг друга и стали жить вместе. Статная девушка с косой, заколотой шпильками-неведимками вокруг головы, и веселый худощавый паренек. В общежитии им выделили отдельную комнату, а через несколько лет дали эту квартиру. Филипп Маслов не отставал от времени: пел под гитару Окуджаву и Высоцкого, шепотом критиковал партийный режим, начинал писать диссертацию, посвященную аграрному развитию страны. К сожалению, закончить не удалось. Вне всякого плана родился Толька. Да, вот именно сегодня. Двадцать три года тому назад появился на свет их мальчик. Постепенно Клава и Филипп утеряли свои имена, стали папой и мамой. Сначала вроде бы для забавы: «Мама, подвинься», – говорил Филипп, забираясь под пуховое одеяло, «Папа, сегодня я устала, не приставай», – бурчала Клава. В этом было что-то трогательное и запретное одновременно, как майская трава в январе. После рождения ребенка она по-новому любила мужа, более сдержанно, с ласковой усталостью.