Горький шоколад

Всего за одно утро город преобразился и стал стеклянным. Солнце играло в окнах многоэтажек, мягко золотились стеклянные веточки стеклянных кустов, а дорога была такой гладкой, что если провести по ней рукой, смахнув налетевшую пыль, можно смотреться как в зеркало. Вот это да. Мороз больно ущипнул за щеку. Раскинув руки, первоклассники весело ехали на новогодние елки, а ловкие старушки – в пенсионный фонд, используя клюшку как дополнительный мотор. И только Катя оставалась лежать. Так вот сразу придти в себя не получалось. Было не столько больно, сколько обидно. Не самое удачное начало рабочего дня! Более того, резко захотелось спать. А в сумочке, что отъехала метров на десять, тем временем звонил телефон.

7

У каждого есть свои сокровенные воспоминания, наполненные внутренней музыкой. Так Лизе запомнилось, как в детстве она гостила у бабушки в Серпухове. Ночами читала старинные книги, которые лежали в шкафу. В них были описаны молчаливые люди, жившие в пустыне, где только львы изредка пробегут, взрывая лапами сухой песок. Старцы годами молились в глубоких пещерах. Красивые девушки, казненные в семнадцать лет, но так и не исполнившие желаний римского диктатора. Сила их веры притягивала и страшила одновременно. Приковывала своей далекой недостижимостью. По вечерам Лиза часами бродила по улицам города с соседкой Зоей.

Постепенно перемещаясь в иное, прежде неведомое, измерение, они забывали дорогу домой. Сапоги уже давно промокли и пирожки, купленные на последнюю карманную мелочь, закончились, а возвращаться все не хотелось. Иногда они выходили к вокзалу и смотрели, как мимо проносятся поезда; издав протяжный гудок, навсегда исчезают в непроницаемой вечерней темноте. На другой стороне от железной дороги в бревенчатых домах загорался свет, а из некоторых труб поднимался густой дым. Можно было предположить, что хозяева сидят перед самоваром и пьют крепкий, душистый чай, а их дети играют на коврике, болтая золотистым фантиком на ниточке перед носом серого Барсика. Мирный вечер перерастет в кроткую ночь, где лодочка месяца будет скользить над крышами, и далекие звезды тихо сиять.

Они спускались погреться в переход, и там их встречала музыка, задыхающийся бой гитары. «Есть только миг» – громко пел, чуть откинув голову, дивной красоты мальчик лет пятнадцати. Его светлые волосы, беспорядочные космы оттенка выцветшей травы, обрамляли узкое лицо с выразительными серыми глазами, которые странно блестели, когда он садился передохнуть на ступени, будто вспрыснутые лаком. Он ходил в черном свитере крупной вязки, которая только подчеркивала бледность и худобу, потертых джинсах и кроссовках – всегда, в любую погоду, и в жару, и в мороз. В раскинутом чехле гитары непременно сияло несколько монет; более крупные купюры он, торопливо смяв, засовывал в карманы, а затем покупал на них газировку, связку бананов и сигареты. Спустя некоторое время мальчик исчез. Возможно, его убили. Дело в том, что ближе к весне в сугробе, недалеко от перехода, сотрудники милиции обнаружили чье-то тело, об этом с упоением на большой перемене рассказывали одноклассники Зои. А, может быть, он просто уехал, сел на случайную электричку да умчался в Москву.

Подруги уже спешили по пустынным улицам домой, а голос неизвестного гитариста продолжал звенеть, точно птица, которая пытается, но никак не может взлететь.

Так все и смешалось в один вихрь… Древние века, пустыни, святые люди, тела которых даже после смерти оставались нетленными. Они и сейчас были живы. Живее многих. Ходили невидимо где-то совсем рядом. Дышали за спиной. А «прекрасный миг» настоящего распадался сухими песчинками, рассеивался без остатка на ветру… Так, словно кто-то слепил из влажного песка случайный комок и швырнул его об стену.

8

Отряхнувшись, Катя осторожно пошла в сторону метро. На правую ногу было больно наступать, а бок сумочки теперь портила огромная вмятина, похожая на лунку, которую выкапывает садовник, сажая персиковое дерево.

– Ну чего там… – звучал тем временем в телефонной трубке бодрый голос одноклассницы Марины, – пойдем сегодня вечером в кафешку, м?

– Какую… – глотая слезы, спросила Катя.

– В «Шоколадницу» на Чеховской.

– Не знаю… не знаю…Мне еще вещи надо от Вадима забрать. Кто бы помог…

– Ну-у-у, – расстроилась Марина, – решайся скорей. Не хочешь на Чеховскую, можно на Лубянке. Поболтаем, хоть.

Стеклянные улицы отражались в хрустальном блеске стеклянных домов, и небо было таким же: казалось, что по нему можно скользить. На лестнице, ведущей в подземный переход, Катюша вновь чуть не подвернула ногу, благо, успела схватиться за перилла, а парень, что оказался рядом, вовремя протянул руку. «Напялят каблуки, а после шандарахаются – недовольно просипела старушка в бежевом пальто и такой же бежевой шляпке, украшенном черным бантом, – такая вот молодежь пошла».