Горная долина

Я оставил Макиса и пошел поговорить с Янг-Уитфордом, а заодно попросить его, чтобы он разрешил мне присутствовать на слушании дела Голувайзо. По пути я прошел мимо Гамехи и второй группы гехамо, прибывших еще раньше, чем мы. Я обменялся с ними несколькими словами и прикосновениями к плечам и бедрам. Особенно тепло ко мне отнеслась Гамеха. Ее старое, морщинистое лицо и сверкающие угольно-черные глаза глядели на меня без намека на смущение или робость. Она знала, что ее возраст и болтливость будут встречены с терпением и снисходительностью, выгодными для нее в данном случае.

Было рассмотрено несколько других дел, прежде чем судебный переводчик объявил о слушании нашего. Из ярко-зеленого света взлетной дорожки в комнату вошел Макис. Собранный, уверенный в себе, он остановился посредине комнаты лицом к Янг-Уитфорду, сидевшему за письменным столом, и, подняв руку ко лбу, щегольски отсалютовал ему. Янг-Уитфорд, откинувшись в кресле, стал слушать. Макис объяснил, что дело, предложенное к слушанию, малозначительное. Он вкратце рассказал, что произошло, преуменьшая значение событий и намекая, что дело следовало считать закрытым после того, как Гамеха заявила о своей обиде в роще Гехамо. Он хотел создать впечатление, что лишь упрямство Гамехи привело их в Хумелевеку, надеясь таким образом предотвратить критику в адрес его как администратора. Но ведь и в самом деле поступок Голувайзо был спровоцирован, и он нанес Гамехе меньший физический ущерб, чем многие мужья наносили своим женам. Ходатайство Макиса, чтобы дело не слушалось, а было передано назад местным жителям для решения согласно их обычаям, было поэтому вполне оправданным.

Когда Макис кончил, Янг-Уитфорд вызвал тяжущихся. Гамеха, согбенная, дряхлая, болтливая, вошла первой. Она вытянула руку в жесте приветствия, и ее язык еле поспевал за потоком весьма выразительных ласкающих движений. Внезапно она напомнила мне Гихигуте — в ее глазах была такая же хитринка, такое же удовольствие от производимого ею впечатления, готовность с юмором обыгрывать свои старческие недуги, рассчитанный гротеск, умение добиваться невольных снисходительных улыбок, которые обеспечат нужное ей сочувствие. Перед Голувайзо был могучий противник. Гамеха хорошо понимала, что здесь у нее больше шансов добиться удовлетворения, чем в деревне, что в этой комнате она имеет два важных преимущества: пол и возраст, и с момента появления в суде стала обыгрывать их, как только могла.

Голувайзо, отделенный от старухи шириной комнаты, не сделал ни малейшей попытки нейтрализовать впечатление, производимое старухой, или вызвать к себе сочувствие, на которое мог рассчитывать. Он упорно настаивал на том, что поступил правильно, независимо от того, какие последствия мог иметь его поступок. Вероятно, он понимал, что поведение Гамехи было хорошо продуманной частью ее защиты, но не попытался что-нибудь противопоставить ему или выставить себя в более благоприятном свете. Глядя на него, я хорошо представлял себе, что думает Янг-Уитфорд. Прямая фигура Голувайзо, его жесткие, непреклонные черты не вызывали симпатии. Скорее казалось, что он ожидает и даже хочет встретить оппозицию, что только она может его удовлетворить. Но Голувайзо был значительно сложнее, чем могло показаться при первом знакомстве. Он не искал симпатии к себе и не был склонен добиваться ее во что бы то ни стало. Во всяком случае, он не хотел платить за нее какими-то специальными усилиями понравиться. Он просто не был способен на более тонкие, иногда скучные методы привлечения людей на свою сторону. В этом заключался главный его недостаток. В обществе, в котором жил Голувайзо, положение индивида зависело не только от его достижений в какой-то ценимой обществом области, но также и от его умения чувствовать желания других и удовлетворять их, ничем не поступаясь. Этого Голувайзо был лишен. Он смотрел на вещи лишь прямолинейно, осмысливая их в самых простых и недвусмысленных терминах. Ко всем промежуточным положениям, к бесконечному множеству оттенков компромисса он был слеп.