Город Антонеску. Книга 1

Что это ему вздумалось? И почему именно сегодня?

Неужели разведка донесла?

Так или иначе, но 21 июля 1941-го, в 17:00, оперативные группы зенитчиков и авиаторов из штаба ПВО прибыли в неприметный московский особнячок, где их ждал… Сталин.

Оробевшие при виде «живого» Сталина зенитчики разложили свои карты на совещательном столе, а авиаторы – расстелили свои на паркетном полу.

Члены ГКО разместились, как обычно в Кремле, у стены вдоль стола, а Сталин медленно прохаживался по кабинету, аккуратно переступая в мягких своих сапогах через расстеленные на паркете карты, и пристально вглядывался в хорошо знакомую ему путаницу улиц Москвы.

Началась игра – три группы «виртуальных» бомбардировщиков Люфтваффе пытались прорваться к Москве с трех направлений.

Сталин обратился к начальнику штаба ПВО: «Покажите нам, как вы будете отражать массированный налет авиации противника».

Вопросы сыпались один за другим. Зенитчики и авиаторы храбро «держали оборону». Игра длилась около двух часов.

А еще через несколько часов, в 22:05, посты службы оповещения уже докладывали о том, что с трех направлений к Москве идут три группы германских бомбардировщиков.

И все было так, как в игре. Только на этот раз бомбардировщики были реальными – более 200 самолетов одного из самых прославленных германских соединений под командованием генерал-фельдмаршала Кессельринга.

Это он, Альберт Кессельринг, правая рука Геринга, бомбил Варшаву, Роттердам, Лондон. Теперь ему поручено уничтожение Москвы.

Бомбардировщики летели группами, на небольшой высоте, не чувствуя страха – за этот первый месяц войны они привыкли к почти полной безнаказанности.

Но на этот раз перед ними была Москва, и вся система ПВО Москвы сразу пришла в движение – завыли сирены, и тревожный голос репродукторов возвестил: «Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!»

Пять с половиной часов продолжался налет. Правда, как оказалось впоследствии, большинство бомбардировщиков так и не сумели прорваться к столице: 12 были уничтожены вылетевшими навстречу истребителями, 10 сбили зенитчики, а остальные сбросили свой смертоносный груз на окраинах.

И все же в результате налета было повреждено 37 зданий, а одна из бомб попала в Большой Кремлевский дворец и только по счастливой случайности не взорвалась. Около 800 тысяч москвичей укрылись на станциях метро, но 130 человек погибли и 660 были ранены.

Фельдмаршал Кессельринг, как мог, старался приукрасить результаты бомбежки, а Геббельс вообще с упоением вопил: «Москва горит!», но Гитлер остался недоволен: уничтожение большевистской столицы пока откладывалось.

А вот Сталин, наоборот, был очень доволен и специальным приказом № 241 от 22 июля 1941 года объявил благодарность участникам отражения налета. Это был первый благодарственный приказ Сталина, который только три дня назад, 19 июля 1941-го, принял на себя обязанности народного комиссара обороны.

Благодарственный приказ нового наркома был передан всеми радиостанциями Советского Союза 22 июля 1941 года, в полдень. А вечером Люфтваффе совершило свой первый массированный налет на Одессу.

Одесса – это не Москва

Нет, конечно, Одесса – это не Москва.

И Люфтваффе в Одессе не ждали.

Но кое-что все-таки было сделано. В парке Шевченко установили несколько зенитных орудий, в Городском саду выкопали траншею, которая стала называться «щелью», а в жилых домах очистили от рухляди подвалы…

Кое-где повесили указатели: «В бомбоубежище».

Но все это выглядело как-то несерьезно – оптимистичные по своей природе одесситы все еще не прониклись ощущением опасности.

Эвакуация «контингента, подлежащего эвакуации», конечно, шла, но шла под покровом строгой секретности и не вызывала паники. Нет, разговоры о необходимости эвакуации, конечно, были, какие-то слухи ходили – какая же это Одесса без слухов?

«Еще не известно, что более опасно – уезжать или оставаться», – разглагольствовал интеллигентного вида мужчина в очереди за сахаром у гастронома на углу Дерибасовской и Преображенской.

«Из-за бомбежки многие возвращаются», – вступила в разговор стоявшая за ним полногрудая дама с кошелкой.

«Правда, правда, – поддержала ее какая-то старушенция, явно пытавшаяся «влезть» без очереди. – Соседка моя вчера вернулась. Со всеми чамайданами и баулами. Своими глазами видела. И чамайданы, и баулы. Ей-богу, правда».

И как ни странно, это действительно была правдой.

Где-то действительно, бомбили.

Но все это было «где-то» – где-то под Николаевым, где-то под Кировоградом.

А в городе между тем шла своя жизнь.