Город на холме

− Ты куда это собралась? Из тебя, знаешь, сколько осколков вынули? Будешь на животе лежать, пока не заживет.

− Баба Света, я вас очень прошу. Расскажите мне, что произошло. Я всего боюсь.

− А что рассказывать? В рубашке ты, девонька, родилась. Рядом с тобой противопехотная мина взорвалась, а ты вон, жива.

− Откуда в горах мина?

− Заминировали горы, чтобы из Киргизии в Узбекистан исламисты не приходили. А они лезут. В Андижане бучу подняли, живем тут, как на вулкане. Да ты с ними вроде, ближе моего знакома.

Я закусила губу.

− Почему вы так решили?

− На спину твою посмотрела, на запястье, на ногу. Нормальные люди рабов не держат.

Она погладила меня по голове.

− Не бойся, Регина-хва. Никто тебя тут не обидит. Встанешь на ноги, доставим тебя в Ташкент в лучшем виде и уедешь в свой Израиль. А вот скажи мне, кроме тебя корейцы там есть?

− Не встречала, – честно ответила я.

− Надо же, куда тебя занесло.

Занесло меня как раз сюда, а в Израиле я дома.

− А Иван где?

− Кто?

− Тот человек, который… рассказал вам про меня.

− Умер он, деточка. Сердце не выдержало. Как понял, что ты в безопасности, как понял, что дело свое сделал, так и умер. Похоронили мы его по-христиански. И платочек твой с ним в землю ушел.

Умер. Я уже никогда не смогу его отблагодарить, обрадовать, приласкать. Я даже не знаю, как молиться за упокой его души. Не называть же его кличкой, которой наградили его эти нелюди, его убившие. Наволочка намокла под моей щекой. Баба Света снова погладила меня по голове и только тут я поняла, что волосы куда-то исчезли. Я с трудом подняла руку и ощупала голову. Обритая поверхность и множество шрамов.

− Зачем вы меня обрили?

− Тебе впилось в голову много заноз от ствола дерева. Мой внук их из тебя вытаскивал.

Мои волосы. Шрага их так любил. Это было первое, до чего он дотрагивался, когда мы оставались вдвоем.

За дверью завозились, и баба Света зашаркала открывать. Я услышала, как она ставит на деревянную поверхность поднос и говорит:

− Беги, Джамиля, до брата Алексея, скажи − очнулась наша больная.

Она села в головах кровати, держа в одной руке пиалу, в другой ложку. Из пиалы шел сытный пар и опьяняющий аромат куриного бульона. Голова кружится, живот сводит, но благословение я все-таки скажу. Баба Света принялась кормить меня четко и аккуратно, не пачкая и не проливая ни капли. Я буквально за полторы минуты проглотила весь суп, и вымотанная этим усилием, сытая и умиротворенная, уткнулась в подушку. Голова была тяжелая, глаза слипались, сквозь сон я услышала мужской голос:

− Поела? Не стошнило? Очень хорошо. Завтра еще давайте только суп, послезавтра можно начать обычную еду. Ей вдвойне необходимо. Я сегодня еще зайду.

Я спала и спала. Просыпалась, только чтобы поесть, и снова засыпала, как медведь какой-нибудь. Не знаю, сколько времени это продолжалось, но в какой-то момент я поняла, что выспалась, что сил прибавилось, что я хочу встать. Сквозь ситцевые занавесочки на окне стреляло в комнату горячее ферганское солнце и бликами ложилось на чисто выскобленный пол.

− Баба Света, вы здесь?

− Да что ж ты меня пугаешь?

− Я встать хочу.

− Попробуй сначала сесть и посмотри, не закружиться ли голова. Тебе ни в коем случае нельзя падать.

− Почему нельзя? Упала – встала. Мне же не восемьдесят лет.

Кто меня тянул за мой бестактный язык. Баба Света посмотрела на меня взглядом пифии, словно увидела во мне то, чего я сама о себе не знала.

− Посиди на кровати. Я сейчас вернусь.

Я села. Голова таки закружилась, встать я не решилась. Скрипнула дверь, вошла баба Света, следом – высокий сутулый старик. Обветренное лицо, морщины, но ни в осанке, ни в выражении никакой дряблости, все четкое, как на римской монете.

− Иди отдохни, сестра. Нам с Региной поговорить есть о чем.

Баба Света бросила на меня тревожный взгляд и исчезла. Посетитель сложился вдвое, как перочиный нож, и сел на табуретку лицом ко мне.

− Ну, здравствуй, Регина Григорьевна Литманович. Наслышан о тебе я давно был, а вот теперь увидились. Нет ничего невозможного для Господа. Я с отцом твоим в узах в Мордовии сидел.

− Откуда вы знаете, чья я дочь?

− Да чего же тут не знать. Имя, дата рождения, внешность, паспорт – все сходится. Твой отец ни на минуту о тебе не забывал. Каждый день перед сном себя спрашивал – не сделал ли я сегодня чего такого, чтобы Регина меня стыдилась?

− А вас как зовут?

− Алексей Петрович. Нечаев.

Я улыбнулась.

– Отец вас вспоминает. Не часто, но регулярно. Когда жизнь его особо достает.

На лице Нечаева отразились неподобающие пресвитеру, но до чего по-человечески понятные, эмоции. Ему было приятно, что спустя тридцать лет помнит его тот упрямый наивный юнец, которого он когда-то в лагере учил уму-разуму.

− Алексей Петрович, вы дали знать израильскому посольству, что я жива?

− Нет.

Ой, как неприятно сразу стало.

− Почему?

– Потому что мы остались без телефонной связи. Исламские боевики подняли восстание и осадили Андижан. Мы дальше перевала не суемся. Нас, вобщем-то, тоже осадили.

− Вы – это кто?