Город на Стиксе

Зная, как быстро тают, улетают, растворяются при свете дня даже самые пронзительные, самые яркие сны, я записала его в свой блокнот, а потом, чуть подумав, позвонила одному знакомому молодому художнику со странным псевдонимом «Фикус» и спросила, может ли он набросать портрет с моих слов. Парень — он бросил в том году Городскую академию живописи и собирался в питерскую «Муху», — сказал:

Нет проблем.

Изрядно сомневаясь в успехе предприятия, я поехала на другой конец города. И так торопилась, что легко отло­жила и материал про дягилевского племянника, и встречу с Людмилой Стрельцовой. Я вспоминала то, что видела, рассказывала, уточняла, а Фикус старательно составлял «фоторобот». Часа через два с листа форматом А-3 на ме­ня смотрело лицо, настолько напоминающее облик незна­комца из сна, что я не могла оторвать от него глаз.

Все так и есть, — прошептала я, — за исключением деталей. Нет, не могу понять. Как будто что-то лишнее. Или наоборот.

Краем глаза взглянув в телевизор, по которому без зву­ка шел фильм «Три мушкетера», я вскрикнула неожидан­но для себя:

Волосы! У него были длиннее волосы!

До пояса? — невозмутимо поинтересовался Фикус.

Да нет же, как у мушкетеров, смотри, почти по скулы.

Фикус удлинил волосы, и на секунду я перестала ды­шать: это был он, незнакомец из сна.

В порыве я тут же рассказала ему всю историю, и, к мо­ему изумлению, он отнесся к ней очень серьезно:

Совершенно очевидно, — объяснил он мне, — что тебе показали человека из будущего. Чтобы ты его запом­нила и узнала, если встретишь. Должно быть, судьбонос­ный человек.

А почему он одет так странно? Несовременно как- то, — опять заволновалась я.

Ну, я не знаю. Может, он актер и играет в шекспи­ровской пьесе?

Нет в Городе постановок по Шекспиру.

Другие спектакли есть. Проверь.

Вот ты сказал «из будущего». А из какого — ближне­го, далекого?

Я тебе Ванга? Нострадамус? Но вообще-то есть те­ория, по которой все времена текут параллельно, так что близкое ли, далекое — не поймешь. Опять же это будущее многовариантно, с ним никогда ничего не понятно. Но ты смотри по сторонам на всякий случай. И вообще закажи этот сон. ну, повторно.

Повторно — это как?

Да очень просто. Задаешь себе на ночь вопрос. На­пример: кто этот человек? И во сне получаешь ответ. Моя соседка всю дорогу этим пользуется, ей даже номера ее эк­заменационных билетов сообщают во сне.

Портрет, нарисованный Фикусом, его слова — все это сняло с моей души непонятный и неоправданный груз. Дома

я спрятала рисунок в стол, чтобы не маячил перед глазами,

но время от времени все же решила на него посматривать.

***

Как ни заказывала я по совету Фикуса повторный сон с вопросом, ответа мне в эту ночь не последовало. Более- менее успокоившись, я поехала к Людмиле Стрельцовой, которая с некоторым удивлением назначила мне встречу в кафе. Мы были едва знакомы, повода писать о ней у ме­ня никогда не было — она давно не танцевала, оставаясь в тени, как все педагоги-репетиторы крутиловской труппы. Но я симпатизировала Людмиле и сочувствовала: она кру­гом была «бывшая» — и жена, и танцовщица, а бывшим всегда очень сложно.

Вы отличную написали статью, — сказала она вме­сто «здравствуйте», демонстрируя мне усталое, без всяких следов косметики лицо и неправдоподобно прямую спину.

Последнюю? — уточнила я.

Нет, предпоследнюю. Я говорю про рецензию. Вы обозначили то, до чего он добрался в своих постановках. Ведь он и сам не знал, он только чувствовал и шел по наи­тию. Я прочитала и сказала: можно умирать.

Она достала сигарету, закурила, покачала ногой, и в каждом ее движении было столько безразличия и уста­лости, что я невольно вздрогнула и отодвинулась вместе со стулом.

Не зная, как начать, я достала бакунинскую камеру и прокрутила Стрельцовой пленку.

Откуда у вас эти кадры? — спросила она, помолчав, и по тону я поняла, что следователю об этом визите ничего неизвестно.

Случайно отсняли знакомые. И теперь я не знаю, что делать.

Раскурив от первой сигареты вторую, Стрельцова от­вернулась к окну и тихо проговорила:

Никакой встречи у нас не планировалось. Последние два года мы практически не общались, то есть общались как коллеги, на работе. И вдруг Георгий мне звонит, про­сит срочно приехать. Я удивилась, но поехала. Он усадил меня в кресло и с порога начал рассказывать о спектакле, который придумал накануне ночью, и теперь ему было нужно, чтобы его выслушали. Когда он кому-то подроб­но объяснял едва родившиеся идеи, он сразу видел все их минусы и плюсы. Конечно, я была поражена: последние семь лет его слушает только одна Маринович. Когда-то слушала я, но это было настолько давно, что забылось. Но позвал он меня не поэтому.

Людмила помолчала. Потом встряхнула причудливо остриженной головой и с отвращением затушила наполо­вину выкуренную сигарету:

Он позвал меня, чтобы задать вопрос, по-видимому, мучивший его в последнее время. Вопрос звучал так: «Ты считаешь, что я тебя предал?»