Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Однако, вопреки видимости, от папы отвернулись не все. Священника в Caffè dei Crociferi принудили к проповеди в пользу республики, пригрозив избить. В конце апреля в Трастевере убили священнослужителя за осуждение нового режима [120]. Многие ждали возвращения папы, что не мешало им желать реформ. После бегства Пия в Гаэту зимой 1848 года остатки его правительства отправились на юг в тщетной попытке его вернуть. Однако на выборах 1849 года голосов многих сторонников папы не будет слышно, так как Пий из своего убежища назвал выборы незаконными и пригрозил отлучить всех, кто примет в них участие [121]. Теперь во дворце Канчеллерия заседало правительство, состоящее из врачей, профессоров, коммерсантов, юристов и писателей. Снаружи дворец защищали баррикады из разломанных карет римских кардиналов [122].

Для Мадзини это был новый Рим, народный город. Но значение папы для католиков всего мира никуда не делось. В испанских кортесах один политик предостерег, что устранение Пия приведет чуть ли не к «крушению европейской цивилизации», и сказал, что «необходимо, чтобы римский владыка вернулся в Рим, иначе не устоит ни один камень» [123]. 30 марта 1849 года в дело вступили представители Неаполя, Испании, Франции и Австрии, встретившиеся в Гаэте с беглой папской курией для обсуждения способов возвращения Пия в Рим. Французский посол следил, чтобы в комнате Пия в Квиринальском дворце не гас свет. Президент Второй республики Луи-Наполеон (1848–1870 гг.) согласился, чтобы папу вернули в Рим его подданные.

25 апреля десятитысячная французская армия высадилась в Чевитавеккье, чтобы сломить республику. У ее командиров не было сомнения, что они справятся с молодым римским государством. Но уже через два дня их перспективы выглядели далеко не так радужно: город затопили толпы, кричавшие: «Он пришел, он пришел!» [124]. В город въехал на белом коне недавно избранный главнокомандующим республики Джузеппе Гарибальди во главе «дикарского вида воинов в конических шляпах с черным оперением, с изможденными пыльными лицами, с клочковатыми бородами» [125]. К 29 апреля они подняли Рим в ружье. Святыня у всех была теперь одна – республика. Гарибальди выгнал монахинь из ренессансной обители в саду Вилла-Ланте на холме Яникул, построенной Джулио Романо, чтобы устроить там военную базу стратегического значения [126]. На куполе базилики Святого Петра появился наблюдательный пункт; в палаццо Корсини на берегу Тибра расположились войска [127]. Через день французы нанесли удар, столкнувшись у подножия холма с заслоном из жителей Трастевере. Разношерстным республиканским силам удалось оттеснить французов обратно к морю.

Зная, что римляне не смогут долго сражаться, Мадзини прибег к дипломатии. Риму нужно было позаботиться о раненых и вернуть невредимыми пленных. Когда власти отвергли его предложение, Мадзини попробовал соблазнить их 50 тысячами сигар, завернутых в купюры [128]. Французы все равно готовились к возобновлению боев. Республиканцы Рима проявили стойкость, женщины призывали матерей и жен по всей Италии вдохновлять мужчин на бой. Рядом с церквями собирались средства на войну [129]. Когда 1 июня 1849 года французы начали осаду, собранные средства были переданы княгине Тривульцио Бельджойозо, наследнице и стороннице Мадзини, вернувшейся из французской ссылки, чтобы возглавить римские госпитали [130]. Городские возчики доставляли туда раненых из окопов, вырытых под началом харизматичного карбонария-виноторговца Анджело Брунетти. Дородный Брунетти, любовно прозванный сiceruacchio («толстощекий» на римском диалекте), в свое время агитировал римлян за папу Пия. Теперь он призывал их защищать республику и снабжал бойцов выпивкой. Помощь оказывали и иностранцы, такие как американская журналистка Маргарет Фуллер [131], которая заведовала одним из госпиталей. Скульптор Уильям Уэтмор Стори периодически снабжал медиков мороженым [132].