Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

К несчастью для Пия, отход от сугубо политических дел не отвлек от него пристальное внимание мира. В 1846 году сонет, прочитанный на причастии в Сан-Пьетро-ин-Винколи, был воспринят протестующими либералами как признак либерализма Пия. Спустя десять с небольшим лет судьба мальчика, жившего при этой церкви, послужит символом невыносимой жесткости папы. Семилетний Эдгардо Мортара жил при тамошнем колледже и учился в школе латеранских каноников-августинцев, старинного монашеского ордена. В белой рясе, капе и шапочке Мортара походил, должно быть, на миниатюрного папу, когда французский журналист Луи Вейо заметил его на экскурсии учащихся в базилике Святого Петра. В тот день 1859 года Мортара казался одним из мальчиков в одинаковой одежде, приведенных в собор наставниками. Но на самом деле он был не такой, как все. Указывая на него, французский епископ, спутник Вейо, воскликнул: «Вот он, знаменитость, так занимающая всю Европу!» [147]. Вскоре Мортара обретет бессмертие, запечатленный в печати и на полотнах. На картине Даниэля Морица Оппенгейма он изображен в совсем простой белой одежде, его уводят от падающей в обморок матери папская полиция, священник, монах и монахиня. На самом деле Мортара начинал свой путь в Рим без всякой свиты. Ее присутствие на картине Оппенгейма символизирует душный надзор со стороны католической церкви и в особенности самого Пия IX.

Папа, отсутствовавший в тот злосчастный день (на картине Оппенгейма его тоже нет), сыграл в судьбе мальчика роковую роль. История начиналась вдали от Рима, на улицах Болоньи, тихим июньским вечером 1858 года [148]. В квартире еврейской семьи Мортара было тихо, дети спали, когда 23-летняя служанка услышала стук во входную дверь и пошла открывать. Хозяина не было дома, и она выпроводила гостей. Но те вломились через черный ход, и тогда хозяйка Анны, Марианна Мортара, поняла, в чем дело. Когда полиция велела ей назвать имена всех ее детей, она затряслась от ужаса. Ее муж Момоло Мортара, вернувшись домой, ответил на все вопросы. Имя Эдгардо было подчеркнуто в списке, и его подняли с постели. Вытолкнув Анну и детей из комнаты, командир папских карабинеров нанес Момоло ужасный удар: «Ваш сын Эдгардо окрещен, у меня приказ его забрать» [149]. Христианка Анна окрестила Эдгардо, когда казалось, что мальчик при смерти. В Болонье, городе Папской области, закон запрещал евреям растить христианина. Ночью двое полицейских стерегли Эдгардо, когда он сидел, ложился, ходил по нужде. Семья Мортара, вся в слезах и мольбах, вроде бы придумала, как обойти закон. Следующим вечером глава семьи побывал у инквизитора Гаэтано Флетти, но тот спокойно объяснил ему, что все старания напрасны. Семью Мортара заверили, что ей не о чем беспокоиться, все законы соблюдены [150]. Более того, их сын отправится в Рим, где будет жить под опекой самого папы.

Когда известие о судьбе Эдгардо просочилось с Апеннинского полуострова, во многих уголках мира схватились за голову. В британской газете Spectator предположили, что закон истолкован неверно: «Прецедентам и примерам несть числа, так почему Пий не отпускает мальчика?» [151]. На Иберийском полуострове Diario Spagnol была не так уклончива, назвав случившееся «похищением и преступлением» [152]. В 1859 году британский посланник в Ватикане Одо Расселл потребовал, чтобы папа дал аудиенцию сэру Мозесу Монтефьоре, британскому лорду-еврею. Монтефьоре представил доклад с предположением, что Эдгардо был крещен с нарушением католического канонического права, а потому его крещение не имеет силы. Доклад был составлен в терминах церковного права, тем не менее Антонелли ответил, что дело не подлежит обсуждению [153]. В некоторых католических кругах поступок Пия объявят геройским, «величайшим зрелищем нравственности, когда-либо подаренным миру», хоть и «неожиданным подарком для врагов Церкви» [154]. В Италии это дело стало лакомым кусочком для поборников национальной независимости, продвигавших секуляризацию. В Сардинском королевстве премьер-министр Камилло Бенсо, граф де Кавур, пришел в ужас. Взоры всего мира были прикованы теперь к душераздирающему делу, символизировавшему наихудшие анахронизмы папской светской власти. Даже посол Франции, протектор Пия, заговорил о том, чтобы забрать мальчика и передать его Кавуру [155].

Сам Луи-Наполеон (уже ставший к тому времени Наполеоном III) рвал и метал. Но даже для него у Пия был один ответ: «Не могу».

«Все правительства Старого и Нового Света сговорились, чтобы отнять у меня, у Христа и у Его Церкви душу этого дитяти… Но я не сожалею о сделанном ради него, для спасения души, стоившей Крови Христовой. Напротив, я все решительно подтверждаю» [156].

Как всемирный пастырь Пий отказывался отворачиваться от души Эдгардо Мортаро, а как папа-властелин проводил в жизнь законы Папской области.