Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Многие кардиналы времен Мартина были весьма могущественны, за время сидения в Авиньоне они чрезвычайно усилили свое влияние. Суетясь при папском дворе, они участвовали почти во всех его делах, во все совали нос. Некоторые даже использовали свое богатство, чтобы стать банкирами при Святом престоле. Они ссужали папам деньги, а когда должники не могли расплатиться, охотно захватывали позиции, обеспечивавшие им дополнительное влияние. Климент VI (1342–1352 гг.), папа-мот, пытавшийся превратить Авиньон в Новый Рим, набрал долгов на 15 тысяч золотых флоринов – этих денег хватило бы, чтоб построить на пустом месте роскошный дворец [44]. Подобные долги подрывали авторитет и самостоятельность папы. Положение усугублялось, когда кардиналы завладевали в счет долга важными должностями. Такое бывало с князьями Церкви и раньше, хотя в меньшем масштабе, особенно после 1059 года, когда кардиналы оказались единственными, кто влиял на выбор папы [45]. В XII веке, при папе Евгении III (1145–1153 гг.), кардиналы напоминали понтифику: «Ты принадлежишь не только себе, но и нам». Действительно, кто, как не они, превратили его «из частной персоны в отца всемирной Церкви» [46].

Самое серьезное обвинение против кардиналов во времена Мартина состояло в том, что они не исполняют своего долга перед Церковью. Когда в конце XIV века конклав, избравший Урбана V, распался и покинул Рим, на него обрушилась с обвинениями Екатерина Сиенская, молодая монахиня и будущая святая, упрашивавшая Григория XI покинуть Авиньон. Теперь она яростно защищала Урбана VI, клеймя отвернувшихся от него кардиналов. Для нее эти люди были не князьями Церкви, а «колоннами, оказавшимися хуже соломинок, отвернувшимися, как презренные трусы», избравшими второго папу [47]. Во многих отношениях гнев Екатерины являлся обоснованным. Подобно Бригитте Шведской, она всей душой стремилась к завершению авиньонского папства. А теперь, когда папы вернулись, кардиналы замарали христианство Великой схизмой. За это она прозвала их негодяями, позорящими свой сан ленью и властолюбием, «зловонием, смердящим на весь мир» [48].

Мартину V предстояло покорять города и завоевывать папский престол, поэтому он не мог стерпеть такую дерзость. К тому же его кардиналы не могли утверждать, что это они его избрали, в отличие от кардиналов Евгения. После попытки отменить результаты конклава Урбана VI возобладали епископские соборы, исключившие кардиналов из процесса и избиравшие папу сами. Прибыв в Рим, папа Мартин принял строгие меры для дальнейшего ограничения влияния и властолюбия кардиналов. За первые девять лет своего понтификата он выбрал только трех кардиналов. Весь свой понтификат он старался умерить их мечты о независимости: финансовое, сексуальное и политическое удовлетворение порицалось, требовалась набожность, смирение и воздержание. Он даже пытался ограничить контакт кардиналов с внешним политическим влиянием, сократив максимальный срок пребывания в Риме иностранных дипломатов до полугода [49]. Есть свидетельства, что эти меры давали результат. Прибывший к папскому трону в 1429 году посол рыцарей Тевтонского ордена обратил внимание на заметную перемену в настроении папской курии. В приватных беседах там обнадеживали его обещаниями поддержки рыцарского дела, кивали и хлопали его по спине, давая понять, что его миссия встретит благосклонность на Ватиканском холме. Но в присутствии папы кардиналы «краснели и бледнели» и «не смели слова молвить, ограничиваясь тем, что хотел слышать он сам» [50].

* * *

Для упрочения папского Рима во многих других отношениях папе нужно было не разрушать, а заботиться. При въезде Мартина в Рим в 1420 году копыта его коня ступали по весьма неровной дороге. В те времена артерии, знававшие императорские триумфы, часто тянулись среди развалин. Кое-где было ни пройти ни проехать. То была привычная ситуация, вызванная длительным небрежением. Десятилетием раньше греческий эрудит Мануил Крисолор, глядя на Рим из-под широких полей своей круглой шляпы, видел одни груды мусора и разрушенные дома. Вызванный из Константинополя канцлером Флоренции, Крисолор находился в Италии, чтобы оживить там знание греческого языка. В Риме он мечтал полюбоваться великими свершениями древности, но увидел город, «сокрушенный силами природы и временем», а также «людским неистовством» [51]. Как во времена нападений варваров в эпоху крушения Западной Римской империи, невнимание со стороны пап превратило большую часть Рима в пыль и груды камней. «Шрамы людского неистовства» приводили в уныние. В 1413 году город разграбил Владислав Неаполитанский (1386–1414 гг.), выросший заикой, после того как его все детство травил ядом архиепископ Арля [52]. После его набега в Риме целый год не хватало денег даже на масло для лампад базилики Святого Петра [53]. К довершению зол по кровавым следам Владислава двинулся Браччо да Монтоне, один из самых неустрашимых кондотьеров Италии, ставший ненадолго хозяином Рима [54].