Город Победы

В старые времена в Биснаге все жители отмечали все праздники. На Рождество Пампа Кампана устанавливала во дворце елку, просила Доминго Нуниша обучить ее песнопениям и молитвам, воспевающим его “трех богов” на оригинальном языке, и расспрашивала о том, что означают эти чуждые слова – adeste fideles, laeti triumphantes[2] – в переводе на понятный ей язык. Младенец Иисус стал для нее тем, кого она, можно сказать, знала, по крайней мере немного. Что же до последователей “одного бога” – она всегда остерегалась говорить это вслух, – она считала, что “один бог” звучит значительно скучнее, чем ее огромный и разношерстный пантеон божеств; так что она, напротив, приглашала единобожцев участвовать в празднике света, празднике красок и продолжающемся на протяжении девяти ночей празднике в честь победы богини Дурги над демоном Махишей-асурой, который, скажем так, знаменовал собой победу добра над злом, поскольку считала, что эти праздники без сомнения могут отмечать все, независимо от того, какие они практикуют богослужения и единым или множественным божествам поклоняются. Вот чего она хотела для Биснаги – такого перекрестного опыления, такого взаимопроникновения. Теперь это все исчезало. Ворона и попугай периодически снова летали в город и рассказывали ей, что напряженность между представителями различных конфессий все увеличивается. Теперь в городе были районы, куда небезопасно было ходить единобожцам, где по ночам на них без всякой причины нападали. Такие новости разбивали ей сердце, но она сказала себе, что в данный момент должна находиться здесь и строить будущее вместе со своими дочерьми, пока история не предоставит ей трамплин, оттолкнувшись от которого она сможет вернуться.

В лесу условности внешнего мира утрачивали свое значение и исчезали. Здесь не было распорядков и расписаний. Каждый ел, когда испытывал голод, и спал, когда хотел спать. Лес был сценой, на которой можно было познать себя, переделать свое естество или очистить свою сущность посредством медитации. Надежды висели на каждой ветке. Страхи поддавались контролю. Желания должны были исполняться.

Пампа Кампана проводила много времени в медитации. Положение араджакта, то есть отсутствие царя, философы считали равным хаосу и отсутствию порядка. Однако здесь, в лесу, это самое царившее здесь состояние араджакты воспринималось почти как благодать. Может ли статься, что без царей мир был бы лучше? Но ведь и в царстве животных выбирают вождей, лидеров и победителей. Тогда, возможно, вопрос лучше поставить так: каким образом следует выбирать подобного рода лидеров? Путь, по которому идут животные – в драке, – не самый лучший. Может ли существовать путь, при котором – возможно ли вообще такое? – выбирать будет позволено людям?

Эта мысль шокировала ее. И она отложила ее, чтобы обдумать в другое время.

Юктасри Сангама сделалась ночной жительницей. Не спросив ни у кого разрешения, она взяла за обыкновение спать, издавая громкий храп, большую часть дня и просыпаться после наступления темноты. Затем она переступала невидимую защитную черту-рекху и скрывалась в лесу. Когда она поступила так в первый раз, проснувшейся Пампе Кампане пришлось сдерживать себя, чтобы не отправиться следом. Она увидела, как движутся в лесу тени, услышала смех и поняла, что лесные женщины-дикарки пришли приветствовать ее дочь и что именно их общества Юктасри искала и именно в нем нуждалась. На следующий день она отвела Юктасри в сторонку и попросила, так мягко, как только могла:

– Расскажи мне о них.

Поначалу дочь отвечала ей неохотно, но, начав говорить, уже не могла остановиться. Когда она рассказывала, ее глаза сверкали от волнения, и Пампа Кампана увидела в молодой девушке счастье, которого та никогда не испытывала в своей старой жизни.