Город Победы

– Иди и разыщи этого нового чужеземца, сира Паеса, и купи у него самую быструю лошадь из всех, что он продает. Иди и обними ее, и скажи, что я шлю ей свою любовь.

– Она тоже любит тебя, – ответил Халея Коте, – а сама ты со мной не пойдешь?

– Ты знаешь, что я не могу этого сделать, – сообщила Пампа Кампана, – я должна сидеть в дыре за альмирой и пытаться организовать массовое движение. Когда-то я была царицей. Теперь стала революционеркой. Или это слишком громкое слово? Лучше сказать, что я ведьма за шкафом.

– Тогда я попрощаюсь, – сказал Халея Коте, – и отправлюсь в свое последнее путешествие.

(В “Джаяпараджае” Пампа Кампана рассказывает удивительную историю об этом путешествии. Нам следует задаться вопросом, откуда ей известно, что происходило, хотя ее самой там не было. Будет простительно прийти к выводу, что весь этот эпизод – выдумка. Стихи опровергают подобные сомнения. Ей рассказали птицы – так она пишет. Много лет спустя, сообщает она, когда она завершила свое затворничество, вороны и попугаи говорили с ней на Главном Языке.)

– Ему было трудно ехать назад, – сообщила ворона, – сначала ему пришлось подкупить португальского торговца, чтобы тот вывел лошадь за городские ворота к секретному месту встречи. Позже, по дороге к лесу, ему стало плохо.

– По дороге к лесу у него начался жар, и он стал бредить, – рассказывал попугай, – он ехал верхом и выкрикивал всякую чушь.

Ворона подхватила рассказ.

– Когда он добрался до леса, то уже полностью лишился сознания и не понимал, кто он есть. Все, что он знал, – он должен зайти в лес, чтобы увидеть ее.

– Но, как вам известно, для мужчин, которые не знают – или забыли, – кто они есть, этот лес – опасное место, – сказал попугай.

– Он забежал в лес, выкрикивая ее имя, – продолжала ворона, – но после начал кричать, а когда чары леса взяли над ним верх, он рухнул на землю и больше уже не поднялся.

– Она бежала, – рассказал попугай, – но было слишком поздно.

– Когда она подбежала к распростертому телу, это уже больше не был Халея Коте, ее возлюбленный, – проговорила ворона с большой торжественностью.

– Это была умирающая женщина лет ста на вид, – грустно сообщил попугай.

– И на ней был костюм старого солдата, – добавила ворона.

12

Когда царский советник Саяна наконец умер, Пампа Кампана решила, что настало время действовать. К этому времени Видьясагар перестал как-либо проявлять себя. Если он на самом деле был все еще жив, то, вероятно, лежал где-нибудь в кроватке, как древний младенец, беспомощный, цепляющийся за жизнь из чистой злобы, но неспособный быть живым. Его время прошло. Стоящие во главе СБГ офицеры тоже были беззубыми и высохшими. Как будто всем заправляли трупы, мертвые правили живыми, и живые устали от этого.

Из своего алькова за альмирой она начала нашептывать царю. В глубине своего дворца Дева Райя хватался за голову, не в силах понять, откуда вдруг взялись эти необычные новые мысли – он не понимал, как могло появиться в нем такое вдохновение, ведь одухотворенность никогда прежде не была ему свойственна, – и в конце концов начал считать, что сумел достичь состояния истинного гения. Так сказал ему голос в его голове. Он превознес его и заявил, что он, голос, является проявлением этого самого гения. Он должен слушать его и руководствоваться тем, что он – то есть это он лично сам! – велит ему делать.

Голос в голове повелел ему забыть о войне и фанатизме.

“Ты Дева, божественный, да, таков ты и есть, но зачем же быть всего лишь богом Смерти? Тебе не надоело возвращаться домой с войны в брызгах крови, запекшихся и свежих? Не хочешь ли ты вместо этого стать богом Жизни? Вместо армий ты можешь отправлять дипломатов и заключать мир”.

“Да-да, – думал он, – я буду делать ровно так, как сейчас сам себе посоветовал. Я пошлю дипломатов и заключу мир с ними со всеми, почему бы и нет? Даже и с Зафарабадом тоже”.

“И фанатизм, – напомнил ему голос, – забудь о фанатизме тоже”.

“Да-да, – думал он, – я покажу, каким стал толерантным! Я женюсь на джайнистке! На Бхиме Деви, она красивая, я женюсь на ней и тоже буду молиться в ее любимых храмах. И я возьму себе второй женой мусульманку. Ее придется поискать, но я уверен, что справлюсь с этим. Я слышал, что в Мудугале у ювелира-мусульманина есть очень красивая дочь. Присмотрюсь-ка я. А что еще, мой великолепный мозг, что еще?”

“Вода”, – прошептала Пампа Кампана.

“Вода?”