Город, стоящий у солнца (СИ)

С самого утра на небе не было ни облачка, к полудню оно уже было просто выжжено до белизны. Стоял штиль. Безымянные молча возились где-то на корме, пытаясь присобачить странного вида двигатель — парусник для этого был явно не приспособлен. Работа осложнялась тем, что безымянный имеет право говорить только когда его спрашивает хозяин.

Под одной из мачт сидел тот самый гитарист, убравший волосы в хвост, и сообщал всему миру о том, что «Штиль, Ветер молчит. Жара. Пахнет чёрной смолой…» и это всё весьма печально. Девушка в чёрном и очкарик сидели в тенёчке (естественно, они бы в чёрном ещё на солнцепёк полезли!) и беседовали о прекрасном, по крайней мере мой нечуткий слух улавливал время от времени названия разных пыточных устройств, сопровождаемые прямо-таки людоедскими восторженными комментариями и хищными жестами. Идиллия.

Нарушил её несчастный обладатель «адидаса». Возможно даже адидаса головного мозга. Уж не знаю, догадывался ли он, что ни «мелочи», ни «пазванить», ни «закурить» ни у кого, кроме капитана и госпожи куратора не найдётся, но отказаться от накатанной схемы дольше двух дней он не смог. «Ты чо тут расселся, йоба?!» Только вот очкарик, не знаю я его имени, он всем представлялся как Гром, оказался «с сюрпризом» — и согнувшись от первого, слабенького ещё удара, распрямился уже с пистолетом в руках. Выстрелил — не целясь, но с метра и слепой попадёт — и «адидас» упал. Рядом тут же появилась Найт, рванула из-под плаща что-то — не знаю, плеть это была или обычный ремень, но Грома сбило с ног одним ударом. Лёгкий жест — между пальцев куратора пробежали искры, в воздухе запахло озоном — и раненый перестал верещать от боли. Шатаясь поднялся и попытался было пнуть лежащего очкарика, но получил такой же удар и рухнул рядом.

Голос Найт был сладок как мёд, но это внушало ещё больший страх:

— Второго предупреждения не будет, — и… Всё! Она развернулась и ушла в свою каюту, откуда показывалась крайне редко — за три дня это вообще было её первое появление.

Пытаясь восстановить душевное равновесие, адидас начал было орать на Настеньку — ту самую ванильно-нежную блондинку — но внезапно заглох и упал. По палубе начало раползаться красное пятно — очередное. Когда я подошёл поближе, мне удалось разглядеть «хвостик» метательного ножа, торчащий из его горла.

— А кто бросил?

— Она, — на нашу возню подошёл поглядеть сам капитан, оставив бедных безымянных возиться с мотором.

— ОНА? Вы шутите?

— И у розы бывают шипы, — философски заметил капитан и закурил, глядя как девушка хладнокровно подошла к телу и извлекла из раны нож. Щелчком пальцев моряк подозвал троих безымянных и приказал завернуть «гостинец» в парусину, да похоронить по морскому обычаю.

— И отдраить палубу, тунеядцы! Всё, что не блестит, должно быть окрашено, всё не окрашенное — блестеть!

— Только куратору не говорите, — сказала вдруг наша новая героиня самым жалобным и нежным голосом на свете.

— Делов-то! В каждом потоке один-два беспредельщика отправляются кормить рыб — это ж примета такая. На удачу!

— Весёлая у Вас удача. А Грому тогда за что досталось?

— Да за хреновое обращение с оружием.

А ближе к вечеру мы стали свидетелями Второго Пришествия госпожи куратора на палубу. Она отвела в сторону нашего боевого очкарика — и начала ему что-то внушать. Громко, грозно — только вот я почему-то не разобрал ни слова, сколько ни вслушивался в её монолог.

Гром весь как-то съёжился, упал перед ней на колени, просил, умолял, но, похоже, безрезультатно.

Найт протянула руку, бледными пальцами взяла его за подбородок и заставила поднять голову и смотреть ей прямо в глаза. От её последней фразы, которую, разумеется, никто, кроме Грома не расслышал, он дёрнулся как от удара — и обречённо кивнул.

Мы долго бились над ним после её ухода, но так не смогли выжать из него ни слова. Вообще ничего, только и поняли, что он до смерти напуган — страх прямо-таки плескался в его глазах. Стоит ли говорить, что когда стемнело окончательно и дрожащая чёрная фигура постучала в дверь кураторской каюты, мы ринулись в ту сторону в полном составе.

Настенька, не мудрствуя лукаво, прильнула изящным ушком к двери. Прижалась… Точнее попробовала прижаться — и отскочила:

— Ой! А оно током бьётся!

Я щелкнул по двери пальцем — и по ногтю проскочила голубоватая искра. И впрямь больно. Это дверь зачарована, или она к ней ток подвела, интересно? Так, проторчав у двери час, ни с чем и разошлись. по гробам, по койкам то бишь — такой вот флотский юмор.

Утром Найт собрала всех и объявила, что пора уже заняться нашим «воспитанием» — «пока совсем друг друга не поубивали». Воспитательная работа началась с того, что она велела Грому раздать всем анкеты.

Выглядел парень, кстати, не очень: он был бледен, слегка шатался, а лицо было больше похоже на маску из какой-нибудь греческой трагедии. Чёрная рубашка в нескольких местах прилипла к телу — и там по ней расползались влажно блестящие тёмные пятна.

— Ты как?

— Всё…