В одиннадцать сорок Розмари снова вошла в здание, и один из рабочих посоветовал ей спуститься вниз, где в конце белого коридора, какие обычно бывают в конторах, находилась приятная комната отдыха с черными стульями в современном стиле, абстрактной фреской и единственной телефонной будкой из нержавеющей стали. По телефону разговаривала девушка-негритянка, которая, однако, скоро закончила и вышла, приветливо глядя на Розмари. Розмари скользнула в будку и набрала номер квартиры. После пятого звонка ответила телефонистка: Розмари никто не звонил, а Гая спрашивал некто Руди Хорн, но никто по имени Хатчинс не звонил. У нее оставалась еще монетка, и она набрала номер Хатча, полагая, что телефонистка может знать, где он, или Хатч, возможно, просил передать ей что-то. После первого же звонка ответил взволнованный женский голос, явно принадлежавший не телефонистке:
— Да?
— Это квартира Эдварда Хатчинса?
— Да. Кто говорит?
По голосу собеседнице Розмари можно было дать не слишком много и не слишком мало, наверное, лет сорок.
— Меня зовут Розмари Вудхаус. В одиннадцать я должна была встретиться с мистером Хатчинсом, но он до сих пор не появился. Вы не знаете, он придет или нет?
Последовала долгая пауза.
— Алло? — сказала Розмари.
— Хатч говорил мне про вас, Розмари. Я Грэйс Кардифф, его знакомая. Прошлой ночью ему стало плохо. Точнее, сегодня утром, рано утром.
У Розмари упало сердце:
— Плохо?
— Да. У него глубокая кома. Врачи пока не могут понять причину. Он в больнице Сент-Винсент.
— Какой ужас. Вчера вечером, около половины одиннадцатого, я говорила с ним и, судя по голосу, все было нормально.
— Я говорила с ним чуть позже, и мне тоже показалось, что все хорошо. Но его уборщица пришла сегодня утром и нашла его на полу спальни без сознания.
— И они не знают, в чем дело?
— Пока что нет. Но еще рано, и я не сомневаюсь, что скоро они найдут причину. А поняв, в чем дело, смогут лечить его. Пока же у него полностью отсутствует всякая реакция.
— Какой ужас! А раньше с ним ничего подобного не случалось?
— Никогда. Сейчас я снова еду в больницу. Если вы скажете мне номер, по которому можно позвонить, я сообщу вам, как только будут какие-то перемены.
— Спасибо вам.
Розмари дала свой телефон и спросила, может ли она чем-нибудь помочь.
— Не думаю, — ответила Грэйс Кардифф. — Только что я позвонила его дочерям и, кажется, это все, что можно сделать, по крайней мере, пока он не придет в сознание. Если будут новости, я вам сообщу.
Розмари вышла из здания Сигрэм, пересекла сквер и, спустившись по ступенькам, пошла на север. Дойдя до угла Пятьдесят третьей стрит, она перешла Парк-авеню и медленно направилась к Мэдисон, размышляя, умрет Хатч или выживет и, если умрет, то будет ли в ее жизни (о, эгоизм!) еще кто-нибудь, на кого бы она смогла вот так же спокойно целиком положиться. Розмари думала и про Грэйс Кардифф, которая, судя по голосу, была, наверно, привлекательной женщиной с серебристо-седыми волосами; интересно, был ли у них с Хатчем спокойный роман, как обычно бывает у немолодых уже людей? Розмари надеялась, что да. И, возможно, то, что он оказался на пороге смерти — а будет именно так, именно на пороге смерти, но не сама смерть, этого не может быть, — возможно, то, что он оказался на пороге смерти, подтолкнет их обоих к свадьбе, так что все обернется даже к лучшему. Может быть. Может быть.
Она пересекла Мэдисон и где-то между Мэдисон и Пятой стрит невольно остановилась перед витриной, в которой было выставлено миниатюрное святое семейство у яслей: изящные фарфоровые фигурки Марии, младенца, Иосифа, волхвов, пастухов и домашних животных. Она улыбнулась, глядя на эту сцену, по-прежнему способную пробудить в ней глубокие чувства и переживания, несмотря на агностицизм; а потом в стекле витрины, которая как занавес разделяла ее и святое семейство, увидела собственное отражение: улыбка, обтянутые кожей скулы, как у скелета, и черные круги под глазами, лицо, которое вчера напугало Хатча, а сегодня напугало ее.
— Вот это уж совпадение, так совпадение!
Обернувшись, Розмари увидела приближающуюся к ней сияющую Минни в белом пальто под кожу, красной шляпе и с неизменными очками на цепочке.
— Я сказала себе: «Пока Розмари гуляет, я тоже могу пойти на улицу докупить к Рождеству то немногое, что мне еще осталось». И вот ты здесь, и я тоже здесь. Похоже, мы с тобой совершенно одинаковые, ходим в одни и те же места, и занятия у нас одинаковые. Э-э, да в чем дело, дорогая? Ты такая грустная и подавленная.
— Я только что услышала плохие новости, — объяснила Розмари. — Один мой друг тяжело болен. В больнице.
— Не может быть! Кто?
— Его зовут Эдвард Хатчинс.
— Тот, с которым Роман познакомился вчера? Он битый час мне рассказывал, какой это милый, умный человек. Какая жалость! А что с ним?
Розмари рассказала ей.