Город за рекой

Не составляло труда распознать, что в группах и лагерях смешивались люди обоего пола, всех профессий и возрастов. Лица в большинстве выглядели тупыми и безучастными. На спине почти у всех красовался штемпель с номером, а на лацкане пиджака или блузы – значок размером с орден, в уменьшенном масштабе изображавший символы прежней профессии. Например, у портных и модисток – ножницы и игла, у каменщиков и штукатуров – мастерок, у брадобреев – латунный тазик, у врачей – обвитый змеей жезл Эскулапа, у щелкоперов и журналистов – гусиное перо и чернильница, у учительниц и учителей – трость и линейка, у сельчан – коса, у рудокопов – шахтерский фонарь. Посеребренные, никелированные, золоченые эмблемы: рубанки и напильники, лопаты и тяпки, торговые весы, почтовый рожок, автомобильный клаксон, сапог, мясницкий топор, кучерская бляха, рыбачья сеть, сова учености, циркуль, кисть художника, свиток, поварешка, плотницкий топор – словом, все знаки ремесел, промышленности, экономики и науки, фабрик, институтов, заводов. Не обошлось и без конька спецов и буквоедов.

Здесь стояли под щитами судьи в мантиях, священники и прочие духовные лица в сто́лах и рясах, батраки и служанки, продавщицы, светские дамы, работницы, прачки, ученики, служащие, чиновники и клерки, чьи головы большей частью торчали из картонного окошка, путейцы, полицейские, таможенники, гостиничные портье, ночные сторожа в старинных мундирах, каретники, монтеры, техники, печатники, кровельщики, шорники, столяры, официанты, аптекари, домашние хозяйки, квартиросдатчицы, уличные девицы, дельцы, агенты, путешественники, советники, депутаты, референты, маклеры, кули, испольщики, промышленные рабы, актрисы, предсказатели, перекупщики, попрошайки, пенсионеры, арестанты, бродяги, профессора, академики, деятели культуры, артисты. Но все они и многие другие группировались отнюдь не по своим профессиям, профсоюзам, сословиям, но были рассеяны везде и всюду, объединены в категории согласно критериям судьбы.

Вот и явились теперь сюда на последнюю поверку, стояли, бродили, болтали друг с другом и, меж тем как разгорался день, ожидали итогов смотра. Вновь в прежнем обличье, выставленные на обозрение, будто на невольничьем рынке. Их шатало от яркого света, от которого не уйти и не спрятаться. Лишь немногие отбрасывали на землю легкий контур тени. Почти всех признали годными для транспортировки.

В целом проверки по отдельным решениям, пояснил Архивариусу приветливый Секретарь, проводились последние несколько дней. Они входят в задачу отдела, порученного Префектурой Великому Дону, который неукоснительно ее исполняет. В надежде получить временную отсрочку от транспортировки многие из призванных, как всегда, предъявили справки и прошения. Спектакль же, происходящий сейчас, являет собой скорее внешнюю церемонию регулярного традиционного финала. На сей раз, правда, она приобрела больший размах, ведь было необходимо подстричь всё под одну гребенку и энергично расчистить место, чтобы, как сообщил Секретарь, город имел возможность принять несчетных новых претендентов, ожидаемых в ближайшее время. На сей раз судьба настигла и часть старожилов-чиновников и городских функционеров; вопрос, обойдет ли следующая облава его самого, розовощекий Секретарь оставил без ответа. Он намеревался еще снабдить Архивариуса подробными пояснениями касательно парного строя высылаемых, однако примолк, заметив, что Роберт, не отрывавший от глаз бинокль, обнаружил на площади новую цель, которая, похоже, равно удивляла его и завораживала.

Дело в том, что в левом углу двора Хронист приметил возле пограничной стены ряд клеток; среднего размера, они были сооружены из прочных, проплетенных колючей проволокой железных прутьев. Вместо крыши тоже плетенка из проволоки, так что резкий свет дробил воздушное пространство на квадраты вроде шахматной доски. Насколько Роберт мог разглядеть, в каждой клетке (в зоологических садах подобные клетки предназначены для хищников) парила огромная, сверкающая желтизной граммофонная труба, из которой – даже далеко стоящему Архивариусу было слышно – вырывались дикие звуки. Люди, поодиночке сидевшие в клетках, пытались зажать уши ладонями, чтобы не слышать голос из труб. Но, судя по их гримасам и вертящимся в отчаянном протесте головам, все старания заткнуть уши были напрасны. Куда бы каждый в квадрате своей клетки ни тщился скрыться от звуков, тряс ли он отчаянно ее прутья или оглушенный бросался на пол, подвижный раструб неумолимо, как магнит, преследовал голову пленника.

Архивариус опустил бинокль, вопросительно взглянул на Секретаря и вернулся к наблюдению за означенной сценой.