Город за рекой

– С незапамятных времен, – шепнул ему на ухо Секретарь, – там расположено огороженное место, где демагогам, властителям-тиранам и краснобаям приходится изо дня в день слушать собственные речи, какими они некогда соблазняли и подзуживали народ. Пугает их не только пустая чуждость собственного прижизненного голоса, но бесконечный повтор посулов и пророчеств, чья лживость и чванство теперь их разоблачают. Ведь они знай себе мололи языком и до самой кончины не желали понять, до чего же скверными второразрядными комедиантами были всю свою жизнь. Взгляните, как один шевелит тщеславными губами и твердит все те же слова, а другой в соседней клетке, точно ярмарочный зазывала, вращает глазами и поневоле повторяет все позы и жесты, какие использовал, произнося речи! Каждый сулил золотые горы, он, мол, и солнце с небес достанет, а теперь небеса разъясняют им, что солнце-то осталось на своем месте. Теперь они, пожалуй, много бы отдали, чтобы начисто вытравить свои политические проповеди, пустословье, каким морочили голову своим современникам, и отменить сотворенное зло. Но голос из трубы не отпускает. Иначе говоря, продление срока в нашем промежуточном царстве не всегда означает преимущество.

Роберт согласился с этим замечанием Секретаря, ведь оно явно справедливо не только в данном случае, но ввязываться сейчас в дискуссию ему не хотелось. Неприятности, которым здесь на свой лад подвергался каждый, странным образом противоречили всеобщему желанию оставаться в городе за рекой как можно дольше. Вероятно, это тоже атавистический порыв жизни, из времен по ту сторону реки.

Однако его интерес был еще настолько прикован к происходящему в клетках демагогов, что он не стал углубляться в эти мысли. В бинокль он видел, как приверженцы тиранов, вот только что встречавшие своих идолов истерическим ликованием, теперь с отвращением отворачивались от клеток. И вообще уже мало кто ненароком задерживался возле какого-нибудь краснобая. Но и эти, хоть и не желали признаться, что обманулись в развенчанных народных вождях, и, судя по их поведению, полагали, что в словесах и речах все же кое-что было, – эти тоже, немного послушав шквалы фраз, пристыженно отворачивались от фальшивого театра. В конце концов лишь обитатели клеток аплодировали излиянию собственной смехотворности – и тотчас же вновь затыкали руками уши, чтобы ничего не слышать. Мученики так не выглядят, сказал себе Архивариус. Это былые фантастические фигуры, опровергнутые реальностью.

Секретарь привлек внимание Роберта к служителю, который со шваброй и ведром поочередно входил в клетку за клеткой и подтирал ядовитую слюну, непрерывно капавшую из трубы. Он также сообщил, что в Архиве хранятся грампластинки, где, как Хронисту, наверное, известно, в особом отделе собраны фразы, запечатлевшие злоупотребление словом, – правда, лишь в весьма ярких примерах, для устрашения. Раньше Роберт в подобных случаях стыдился своей неосведомленности и только молча кивал; теперь он признался, что, помимо короткой реплики старого Перкинга, вероятно имевшей в виду именно это, он ничего об этом не слыхал, но непременно возьмет на заметку.

Словно под колпаком, жаркий свет тяжким грузом лежал на площади. Роберт опустил бинокль и воспользовался веером. Мраморный парапет балюстрады мало-помалу нагрелся, так что прикасаться к нему не хотелось. Дотоле увлеченный деталями, Роберт невооруженным глазом обвел всю площадь. Его поразила тишина, в которой все происходило. Нарушал ее лишь ритмичный шумок поблизости, когда Великий Дон похлопывал кожаными перчатками по голому парапету. Поэтому события на четырехугольной арене еще больше походили на немой кукольный спектакль. Фигуры ваянга, театра теней, скользили перед ним с чопорной торжественностью, механически и несамостоятельно, подчиняясь жестам распорядителей.

Пары, проходившие мимо балкона, мимо господина в сером цилиндре, тоже неизменно относились к разным группам. То две женщины, то двое мужчин, то мужчина и женщина. Казалось, они мало знакомы друг с другом, напротив, будто впервые соединились согласно высокому порядку, нерасторжимо их связавшему. Зачастую они держались один от другого на расстоянии вытянутых рук, но дальше отойти не могли, сколько ни дергали и ни тянули. Другие же шагали в полном согласии и примирении, вместе помахивая руками.