– Вы молчите! – вскричал он, огорченно избегая его взгляда. – Стоите недвижно и даже не улыбаетесь! Значит, приходится сделать вывод, что говорил я напрасно. Вы мне не верите. Упорствуете. Анна, мол, сама оборвала свой путь, потому что, получив разрешение переехать из города в вольный поселок, пренебрегла предупреждением Префектуры не ускорять процесс – я имею в виду не юридический, уже завершенный, а собственное полное растворение. Не стоило ей опрометчиво наверстывать непрожитую любовь, смысл был, наверно, таков, и, восполняя нашу любовь, она исчерпала здесь свою судьбу. Понятно, что вы не хотите высказываться. Я признаю, что мы поддались иллюзии, и вспоминаю в этой связи слова моего отца, который, увидев, что мы с Анной вместе, произнес над нами нечто вроде священного проклятия: здесь никому не уйти от своих иллюзий. В нашем разговоре я признаю себя побежденным.
На секунду Роберт замер, стараясь взять себя в руки. Лицо его побледнело.
– Но нельзя ли ей, – сказал он в заключение, – помогать мне в Архиве, например вместо Леонхарда? Беру на себя смелость сделать такое предложение, потому что уверен, Леонхарда отсюда не прогонят. Разве она не заслужила, чтобы ее приняли в иерархию города, в число правящих духов, свободных от смены жизни и смерти и тем подтверждающих вечность бытия? Ее присутствие будет вдохновлять меня, когда я обращусь к своей прямой задаче и наконец напишу в хронике обо всем, что видел здесь, слышал и пережил. Она дала мне ключ. Ее присутствие могло бы дарить радость и силы не только мне, но каждому, кто работает над топографией бытия, чтобы разрешить проблему квадратуры круга.
Роберт закончил свою речь, и господин в сером цилиндре, могущественный молчальник, поблагодарил его беззвучными аплодисментами. Иного знака он не подал.
Любезный Секретарь – он снова подошел к ним под конец Робертовой речи – тоже поздравил Архивариуса и сообщил, что Верховный Комиссар ожидает его завтра на закате. Роберт принял эту весть с вежливой благодарностью, однако без особого интереса.
Прежде чем занять свое место у балконной балюстрады, господин в сером цилиндре немного пошептался с Секретарем. Тот почтительно кивнул. Господа из свиты, возвращаясь на свои прежние места, благоговейно держались поодаль от Архивариуса, удостоившегося столь долгого разговора с их начальником. Смотр продолжился, а Роберт ушел с балкона в зал и сел за пустой стол. Секретарь склонился над ним, легонько похлопал по плечу.
– Всем известно, – с привычной любезностью сказал он, – что Великий Дон упрям. Его решения зачастую повергают в изумление.
Когда Роберт поднял на него глаза, Секретарь вдруг заметил, что в глазах Архивариуса мерцает что-то от бездонного взора Великого Дона. И оставил его одного. Роберт скрестил руки на столе, положил на них голову. Закрыл глаза и уткнулся лбом в свою прохладную ладонь.
XVIII
Как долго сидел вот так в изнеможении, Хронист не знал. Он просто вконец обессилел и полагал, что провел много часов в глубоком раздумье, в состоянии полной пустоты бытия. Однако, когда он очнулся, солнце по-прежнему стояло в полуденной вышине. Вероятно, прошло лишь несколько минут, но чувствовал он себя посвежевшим и словно избавленным от кошмара.
В зале царила все та же суматошная возня, а на балконе, стоя у парапета, Великий Дон со своим штабом принимал парад, возобновившийся на площади Префектуры. Роберт поискал взглядом Секретаря, но вместо него увидал перед собой Леонхарда. Юноша стоял, склонив голову набок, миндалевидные глаза блестели, контуры тела четкие как никогда. Он принес деревянную чашку с горячей кашей, Архивариус поблагодарил и тотчас принялся за еду. В ходе разговора оба не скрывали, что рады новой встрече, и Роберт узнал, что по распоряжению розовощекого Секретаря, который ввиду занятости просил извинить его отсутствие, Леонхарда определили к Архивариусу курьером и проводником.
Исчезла не только тревога, что в последнее время нападала на Леонхарда в Архиве, но и уныние, какое Роберт чуял в нем с самого начала, казалось, тоже совершенно исчезло, и все это благодаря продлению срока, дарованному Великим Доном. С Архивариусом он теперь держался естественно и уверенно, но все с тою же преданностью. Если он и разговаривал с Хронистом без робости, возникало впечатление, будто он стремится что-то исправить и помочь ему.
Когда Роберт покончил с едой, Леонхард забрал чашку и ложку и пригласил Хрониста следовать за ним. По дороге через светлые коридоры он вымыл чашку и ложку в одной из раковин и сунул под мышку, а затем, прихватив фонари для себя и для Архивариуса, по крутой лестнице спустился со двора в глубину. Подземный ход, по которому они направились на северо-запад, только-только позволял обоим шагать рядом. Чем дальше от района Префектуры, тем больше тускнел свет, так что фонари были очень даже кстати.