Город за рекой

Она говорила о тропе демонов, где умершие из города очищаются, становясь мертвыми великого Ничто. Это тяжкая тропа для всех, кто не умел распроститься с собственной важностью, но более легкая для тех, кто еще при жизни проявил себя как часть природы, часть дао. Для каждого, кто некогда подвергал себя испытаниям и неустанно воспитывал тело и дух, подобно аскету и монаху, йогу, монахине и мученику, добровольные лишения оборачивались благом на этом последнем этапе пути.

Когда Роберт нерешительно хотел продолжить путь к пещерам, она остановила его, ибо его час пока не пробил. Он стоял в ее зачарованном кругу.

Роберт: Зачем так мучиться, зачем столько всего выучивать?

Анна: Чтобы иметь достаточный запас для забвения.

Роберт: Снова и снова, всегда?

Анна: Снова и снова, всегда.

Роберт: Что же мне делать?

Анна: С улыбкой идти стезею жизни.

Роберт: А каково твое дело?

Анна: Преображать реальность.

Роберт: В сновидение?

Анна: В закон бытия.

Роберт: Скажи мне вот еще что: зачем люди живут?

Анна: Чтобы научиться умирать.

Он отступил на шаг-другой.

Хронист вновь ощутил весь ужас этого свидания, когда сивилла Анна взяла в свои оцепенелые руки круглый булыжник.

– Я качаю его, как нашего ребенка, – сказала она.

Мысль, что мертвые служат живым, пронзила его сердце.

– Матушка Забота, – сказал он.

Снова один из призраков в бредущей толпе метнулся было к ней, но испуганно прянул назад, почуяв близость Роберта. Черты лица стерты, приметы пола тоже исчезли. Призрак беспокойно кружил рядом, отскакивал, будто наталкивался в воздухе на какие-то препоны, но в конце концов сумел на миг прикоснуться кончиками пальцев к камню в ладонях сивиллы. Она едва внятно ответила, и Хронист не удивился, услышав индийскую фразу: «Eko dharmah param šreyah / Ksamaikā šāntiruttamā» – «Лишь истина есть высочайшее благо, лишь терпение – высочайшее счастье». Призрак опять спокойно примкнул к шествию в пещерное царство. Роберту показалось, будто в том месте, которого коснулся усопший дух, появился знак, маленькое пятнышко, последняя руна судьбы.

Он смотрел в сумрак, который не густел и не редел. Точно гранитные ульи, стояли перед ним скальные купола первозданного ландшафта, каменные бугры с черными провалами пещер, терявшиеся в бесконечности. Потом он перевел взгляд на Анну, сидевшую как изваяние, шагнул к ней, наклонился. В порыве чувств закрыл глаза и поцеловал ее холодный лоб. Она осталась оцепенелой и безучастной.

Позднее, когда медленно возвращался мрачной дорогой по краю бездны, он не знал, отыскала ли страсть его губ напоследок саму Анну или он поцеловал булыжник, протянутый сивиллой.

Леонхард встретил Хрониста как ни в чем не бывало. Дал ему отдохнуть, а затем проводил в город тою же дорогой, какой накануне вывел оттуда. До Архива они добрались только к полудню.

Хотя дух беспокойства покинул помещения Старых Ворот и там вновь воцарилась давняя безмятежная тишина, Роберт места себе не находил. Рабочий стол казался ему безликим, регистраторы и папки на полках выглядели пустыми и чуть ли не враждебными. Куда ни глянь, отовсюду веяло той чуждостью, какую он ощутил при первом посещении Архива.

И в обществе Перкинга его опять одолевала скованность, при всей благожелательности почтенного ассистента он чуял превосходство, каким вправду умерший обладал в силу своей природы. Жизнь и смерть разделяет непреоборимый рубеж, хотя он, доктор Роберт Линдхоф, и пребывает сейчас в царстве умерших. Весьма часто он ощущал эту грань, обособлявшую его от других. Он оставался живым, оставался во плоти, тогда как другие едва сохранили свой облик, были словно тени самих себя, словно мысленный образ существования. Он шел по стезе, откуда каждый снова и снова растерянно смотрит в грядущее; умершие достигли конечной, органической цели жизни и безучастно смотрели вспять. Змейка зависти закралась в его мысли.

По просьбе Архивариуса Леонхард между тем приготовил в кабинете большой деревянный чан с горячей водой. Роберт разделся и забрался в чан. После ночного странствия ему хотелось очиститься, и он с удовольствием снова и снова обливал усталое тело исходящей па́ром водой. Купание взбодрило его, смыло часы бессонницы, только вот сердце билось с трудом. До часа, назначенного для беседы с Верховным Комиссаром, еще оставалось несколько времени.

Убирая купальные причиндалы, Леонхард раз-другой попытался завести разговор. Мол, так приятно опять чувствовать Робертово доверие, и вчера на дороге ему было так тепло, и Роберт совершенно не обращал внимания на все его глупости. Просто замечательно, что он вернулся из сивиллиных краев.

Архивариус толком не понимал, куда клонит юноша.

– Ты ведь тоже мог бы, – сказал он, – тенью промелькнуть мимо, как остальные, в том числе те, с кем я еще беседовал на последней вечере, и ни один даже не узнал бы другого.

Он провел ладонью по волосам юноши, и взгляд его был холоден как лед.