Город за рекой

– Не мешало бы вам, – сказал чиновник Префектуры, – если, конечно, вы с этим пока незнакомы, хорошенько вникнуть в весьма значительные фонды Архива, я имею в виду хасидскую литературу, например работы бельцкого цадика Рафаила и лодзинского цадика Ицхака Лейба, а также китайские повести, суфийские легенды и свидетельства учителей дзен-буддизма. Тогда бы вы поняли, что принцип божественной милости, утверждаемый в ваших западных широтах, чтобы объяснить несуразности земного и послеземного существования, есть просто уловка, непригодная для системы Вселенной и для вселенского миропорядка. Однако я вас задерживаю, господин Архивариус. Насколько я вижу, вы уже затрагивали эти мысли в последней беседе с Мастером Магом, когда говорили, как мертвое, ставшее безымянным вновь становится силой, питающей живое. Я счастлив, что в конечном итоге вы добрались до изречений сивиллы Анны. Тем самым вы весьма ярко описываете возвращение логократии, о которой я уже упоминал, в мировую эпоху матриархата, гинекократии или, если отбросить мудреные словеса, возвращение духа к материнскому наследию.

– Как могло случиться, – сказал Роберт, – что Анна сделалась апостолицей вечности? На земле она принадлежала другому мужчине, и я любил ее, как Дон Жуан возлюбленную, и в промежуточном царстве она не отличалась поведением от сотен тысяч других женщин.

– Пожалуй, все-таки отличалась, – сказал Верховный Комиссар. – Ведь она невольно совершила бракосочетание смерти с жизнью.

Однако ж он признал, что для короткой ее жизни человеческий суд, какой покуда вершит Роберт, недостаточно обоснован. Там-де едва проявлен рост к зрелости судьбы. Только когда он напомнил Роберту о знаках, какими всякий человек, как он уже упомянул, отмечен в силу прежних, хоть им и не сознаваемых, существований, Архивариус отыскал намек на возможное объяснение. Заместитель Префекта произнес в этой связи фразу, простое утверждение, но Хрониста оно повергло в задумчивое молчание. А произнес он вот что: «Избранники смерти не суть избранники жизни».

Прежде чем закрыть тетрадь, Верховный Комиссар написал там несколько слов. У Роберта – перед его взором вновь прошли все картины пребывания здесь, точно выгравированные в душе раскаленными иглами, – вырвался вздох.

– Но из всего этого, – сказал он, поднимаясь с кресла, – на бумаге нет ни слова.

Чиновник Префектуры удивленно посмотрел на него.

– Вы недооцениваете свою работу, – сказал он доброжелательно, хотя и с оттенком приглушенной досады, – ни единый слог ваших мыслей не потерялся. Для нас здесь записано все… для других читателей нужно только обвести чернилами.

Он тоже встал. В ту же секунду из громкоговорителя послышалось арпеджио, повторившееся несколько раз, – знакомый Архивариусу знак, что с ним будет говорить голос Префекта. Роберт чуть ли не ожидал этого, но, как и в первый раз, его пробрал озноб, когда могучий низкий голос металлом резанул ухо. Комиссар вернул Архивариусу тетрадь. Тот нерешительно взял ее в руки, не отрывая глаз от пола.

– Благодарим Мастера Роберта, – медленно прогудел голос из динамика, – ибо он помогает подвести существование к концу.

– Печалиться, заботиться, терпеть, ждать, – тихонько сказал Хронист, вспоминая изречения сивиллы.

– Как вы полагаете, – спросил голос, – стои́те ли вы в конце своего пути или в его начале?

Комиссар протянул Архивариусу микрофон.

– В конце, – отвечал Роберт.

– Значит, вы думаете, – допытывался голос, – что постигли непостижное?

– Нет, – решительно сказал Роберт. Он вновь чувствовал себя как на экзамене, но ощущение, что необходимо его выдержать, пропало. Глядя поверх невысокого балконного парапета, он видел, как за тем местом, где вроде бы находится твердыня Префекта с тридцатью тремя Мировыми стражами, клонится к далекому горизонту огромный пурпурный шар солнца.

– Значит, – продолжал голос, – вы в начале?

Роберт молчал. Руки его крепко сжимали тетрадь. Колени слегка дрожали.

– Это не моя задача! – крикнул он в пустоту.

– В чем же задача? – неумолимо продолжал голос.

Роберт не ответил. Ведь что ни скажи – «жить» или «умереть», – незримый голос, как ему казалось, опять продолжит свое: «Самый простой ответ на этот вопрос таков…» – а затем откроет что-нибудь, чего ему уже вовсе не хочется слышать. Может быть, вот что: «Исполнять закон». Но в чем тут смысл! «Что есть закон?» – спросят дальше. «Более чем смертельное в жизни, – ответит он, – закон есть вечное бытие».