Город за рекой

Его возражения они пропускали мимо ушей, предпочитали рассказывать друг другу о своих судьбах, о судьбах родных и друзей, причем слова неизменно выбирали так, что они предназначались и для Роберта. Взволнованно расписывали, как сумели избежать смерти и какие ужасы им довелось испытать. Рассказывали о беженской жизни, о голоде и холоде, сетовали на распущенность нравов и упадок, вздыхали о потерянном имуществе, о лихих временах, спорили о причинах, и, рассказывая всякие страсти, один норовил перещеголять другого. Влюбленная парочка с испугу теснее жалась друг к другу.

– Не мешало бы, – сказал Роберт, когда все вопросительно уставились на него, – организовать учебные тренировки вроде тех, что устраивала Префектура страны, откуда я еду. Они укрепляют память и помогают утопить собственную важность в общей судьбе.

На него смотрели сочувственно.

Музейщик, искавший новую работу, поинтересовался, о какой префектуре идет речь.

– Она властвует в городе за рекой, – сказал Роберт, – что лежит за мостом.

– Все мосты разрушены, – заявил бывший офицер, однако ж взял на заметку идею учебных тренировок, ведь тому, кто остался без мундира, тут было о чем помечтать.

Все говорили, не слыша друг друга.

Девушка обняла своего возлюбленного.

– Придет заря, – сказала она, но не слишком уверенно. Он с жаром кивнул.

– Я, – вновь начал Роберт, – был там, где кончаются иллюзии. В городе теней, в городе без музыки, без детей, без счастья.

Девушка расплакалась. Юноша снял с багажной сетки патефон, поставил на колени и стал нарочито заводить танцевальные пластинки.

Какая-то старушенция заглянула из коридора в купе и сердито бросила:

– Этим тоже сыт не будешь.

– Кто не зарегистрируется на бирже труда, – сказал адвокат, пока юноша ставил новую пластинку, – тому карточек не видать.

Вдова ремесленника заговорила о своем муже:

– Повесили они его, повесили всего за три дня до конца. – Она дрожала.

Игла царапнула по пластинке.

Попутчики измучили Роберта. Что двигало этими людьми? Куда они ехали? Ведь он чувствовал их огромную дрожащую растерянность. Беспомощные существа, они не видели выхода из клетки своей жизни. Шатались, барахтались, метались туда-сюда. Науськивали, прислуживались, толкались. Попрошайничали и мерзли. Скорбели, тосковали, голодали и не могли насытиться. Искали и не находили. Как же они болтали, причитали и лицемерили. А колеса знай стучали в такт. Они ехали? Или кружили на одном месте?

Он посмотрел в окно. Сколько неба над землей. Ах, как замечательно, что облака смягчают беспощадный свет, так долго его терзавший.

– Просто люди пока что не знают, – вполголоса сказал он себе. Должно быть, он еще много чего наговорил, потому что адвокат (не отцовский компаньон Фельбер, но вполне ему под стать) сказал остальным:

– Этот господин бредит.

– Я этих лодырей как облупленных знаю, – заявил бывший офицер, – дайте срок, мы еще до них доберемся. – Он принялся насвистывать парадный марш.

Роберт смешался.

Колеса взвизгнули. Резким рывком – как некогда трамвай у Фонтанной площади – поезд остановился. Пассажирам приказали освободить вагоны и, если они собираются ехать дальше, немного пройти пешком.

– Уж мы-то сыщем себе новую родину, – сказал парень своей любимой, которая следом за Робертом последней покинула купе.

Спотыкаясь об искореженные рельсы, он вместе с тысячами людей, нагруженных пожитками, шагал мимо сгоревших вагонов и раздолбанных локомотивов по широко растоптанной песчаной дороге через поле, на границе которого виднелись голые руины какого-то предместья. Солнце тускло поблескивало за сквозистыми облаками. По обе стороны дороги были протянуты узловатые канаты, и усталые люди на ходу опирались на них. Дети плакали, все больше пассажиров садились наземь и уже не вставали. Остальные, тяжело дыша, брели дальше.

На свежевозведенной железнодорожной насыпи стоял наготове товарняк, который повезет людей. Роберт взобрался в один из телятников, пол там был застлан тонким слоем соломы. В том же вагоне очутился господин в серой куртке, других попутчиков он потерял из виду. Теперь его окружали новые спутники, и иные сели в вагон только здесь. Минул не один час, наконец состав пришел в движение. Через приоткрытую раздвижную дверь в вагон проникали свет и воздух.

– Вот этот господин, – сказал бывший офицер, указывая на Роберта, – утверждает, будто едет из города за рекой.

Все засмеялись, а потом к Роберту обратилась молодая дама: мол, ей как журналистке и репортеру одной из провинциальных газет эта история весьма интересна. Роберт отвечал уклончиво.

– У вас действительно было ощущение, – спросила репортерша, – что вы общаетесь с мертвыми?

– С умершими, – уточнил он. – Я и сейчас не избавился от этого ощущения.

– Типичный психоз пленного, – пояснила журналистка остальным.

– Мне, – сказал он, – трудно снова привыкнуть к жизни. Ведь очень многое изменилось.

Она кивнула, заговорила об ужасных следах войны и долгого лихолетья. Наверняка он провел в лагере как минимум лет десять.