– Неужто? – недоверчиво спросил он. – Мне все это казалось одним вечным днем. Но, возможно, вы правы. По правде говоря, я потерял всякое ощущение времени.
Журналистка поинтересовалась, есть ли у него фотографии из путешествия туда. Он ответил отрицательно.
– Жаль, – сказала она, – по крайней мере, это было бы какое-никакое доказательство.
– Про город за рекой все в точности записано в тетради, которая у меня с собой.
Ей очень хотелось тотчас же заглянуть в тетрадь, но Роберт сказал, что текст еще надо обвести чернилами. Ведь это как-никак подтверждение предвосхищенной реальности.
Вот лгун, подумала она. Ничего конкретного предъявить не может, так что надежды на серию статей «Новая Винета» или «Послание из Фалунских рудников» развеялись как дым.
– Может, все-таки получится маленькое интервью, – сказала она. – Мне хочется хоть что-то для вас сделать. Кстати, репортажи я подписываю именем Беттина.
Когда она назвала это имя, напомнившее ему о дочери, он испугался. Ведь дочь тем временем наверняка тоже повзрослела. Хотя ни малейшего сходства он не заметил. Журналистка подтвердила, что одинаковые имена встречаются часто, да и молодые девушки похожи одна на другую, к тому же ее отец давно умер.
Спокойный взгляд Роберта смущал ее. На одном из поворотов, когда поезд замедлил ход, она поспешно выскочила из вагона.
Он прекрасно знал, она не его дочь. Но вполне бы могла быть ею, а явилась заместительно, чтобы он понял: блудный отец должен вернуться к семье.
Поезд тащился через Робертову страну.
– Невыносимая обстановка! – громогласно восклицал бывший офицер, не упуская случая выразить недовольство, которым был пропитан насквозь, словно губка.
Ловкие руки соорудили в другой половине вагона две лавочки. Продолбили в боковой стене четырехугольное отверстие – вот вам и окно. Нынче, мол, всюду нужно по мере сил сразу устраиваться как дома. Там расположилась группа колонистов, которые решили попытать счастья в иных краях, как поселенцы и ремесленники. С ними Роберт поладил.
Поезд останавливался, катил дальше.
– Мы строим новую реальность, – заявил делегат, направлявшийся на какой-то съезд.
Художник-плакатист набрасывал эскизы оптимистичных транспарантов. Рыжий прокурист, прежде работавший на камвольной фабрике, теперь торговал тряпьем. Дескать, приходится, нищета ведь кругом.
В соседнем вагоне обосновалась бродячая театральная труппа. При виде красивых костюмов народ подталкивал друг друга локтями и твердил:
– Ишь, жизнь перед нами разыгрывают.
Ландшафт тянулся мимо туманной кулисой.
Под вечер поезд остановился. Пассажирам сообщили, что ночью движение прекращается. Все высыпали из вагонов, кучками расположились на узкой полоске возле рельсов. Пока дети собирали хворост и дровишки для костров, женщины принесли воды из колодца сожженной крестьянской усадьбы. Тем временем другие из импровизированной семьи попутчиков отправились в продовольственный вагон за пайка́ми. Среди них был и Роберт. Вдали у горизонта собирались тяжелые тучи. Переход от сумерек к темноте, как заметил Роберт, происходил намного медленнее, чем под оцепенелым небом города. Его глаза наглядеться не могли на красочность земли.
Большинство ночевало в вагонах, беспокойно ворочаясь на тонкой соломенной подстилке. Едва забрезжило утро, все поднялись. Прокурист обнаружил, что у него украли сапоги, прямо с ног стянули. Получив порцию супа, он деловито выменял ее на пару деревянных сабо. А когда поезд тронулся, хватились господина в серой куртке. Народ шушукался: мол, ночевал он под открытым небом и был убит.
Во второй половине дня колонисты сошли с поезда, решили примкнуть к обозу фургонов, что тянулся вдоль опушки соснового редколесья. Роберт хотел было сойти с ними, но его посчитали лишним. И он остался. На прощанье ему оставили гамак, и бывший Архивариус пристроил это ложе в своем уголке вагона.
На следующий день поезд остановили посреди перегона, пассажирам помоложе – и мужчинам, и женщинам – раздали кирки и лопаты и бесцеремонно приказали целую неделю участвовать в расчистке близлежащего городка. Протесты не помогли, лишь некоторым ловкачам удалось, подсунув пачечку табаку, избежать повинности. А все остальные уже шагали на работы.
Вскоре народу в эшелоне прибавилось. Ночевал Роберт в гамаке. Ему понравилось.
Все меньше и все реже соблазняла его мысль сойти вместе с другими на одной из остановок. Поначалу-то, конечно, он намеревался доехать прямиком до старого своего местожительства. Но уже встреча с журналисткой, которую тоже звали Беттиной, привела его в замешательство. Если хорошенько вдуматься, он покинул город за рекой не затем, чтобы вернуться к издавна привычной жизни. Слишком долго он пробыл в глубинах безвременья и не сможет найти удовлетворение во временно́м, сиюминутном. Это ведь был не сон, который легко отбросить, не приключение, из которого возвращаешься в привычное бюргерское окружение.