Город за рекой

Пока шел садовыми дорожками будто вымершего поселка, Роберт думал о словах старика. Ему было не по себе. Что приключилось с Анной? Она страдает от его небрежения? Он как бы наяву шел по огромной пустыне, где нет ни цели, ни ответа. Сердце сжималось от потерянности, от предчувствия, что из этого места, накрытого железной синевой небес, нет выхода. Нигде у дороги не видно живого, сочного дерева, у цветов в садах лепестки твердые, точно восковые, листья шуршат как бумага, подстриженные газоны выглядят крашеными и пыльными шерстяными коврами. Как никогда, Роберт остро осознал запустение, которым веяло отовсюду. Двери висели в петлях косо, дыры в заборах кое-как, на скорую руку, залатаны рваными мешками да битыми черепичинами. Невозможно отделаться от впечатления, что здесь попросту бесстрастно поддерживали видимость порядка. Каждая отдельная картина застыла этаким натюрмортом, и до Роберта вдруг дошел подлинный смысл французского выражения nature morte.

Когда из боковой улицы неожиданно вышла Анна, он в замешательстве остановился.

– Ба! – воскликнула она и поставила на землю корзинку с сушеными овощами.

Одетая на сельский манер, без шляпы, она была так бледна, что лицо казалось стеклянным.

Роберт погладил ее по щекам, и по ее губам скользнула мечтательная улыбка, хотя глаза смотрели безучастно и едва ли не печально.

– Ну вот, наконец-то встретились, – сказал он. – Как ты?

– Порой, – сказала она, – все видится мне как сквозь пелену. Ты должен поцелуями вернуть мне ясность взгляда.

Роберт обнял ее за плечи, и они стали медленно прохаживаться между живыми изгородями, туда-сюда, туда-сюда. Корзинка с овощами осталась на земле и всякий раз, когда они поворачивали обратно, привлекала внимание Анны, точно магнит, определявший диапазон ее мыслей.

Когда Роберт заговорил о безлюдье здешней округи, Анна заметила, что многим необходимо отрабатывать учебные и служебные часы, а остальные в эту пору регулярно отправляются к вокзалу – вдруг придет поезд и среди новоприбывших они найдут родственников и друзей.

Она как будто бы поверила, когда он сказал, что на него тоже свалилась куча обязанностей, вот и пришлось снова и снова откладывать свидание с нею.

Они остановились на повороте дорожки. Каблуком Анна пробуравила в рыхлом песке острую ямку.

– Сдается мне, – сказала она, – ты не очень-то дорожишь бесценным случаем, который вновь свел нас. Возможно, недалек час великих бед и горестей, о которых гласит фамильная хроника предков.

– Выходит, – удивился Роберт, – в вашем доме есть записи?

– Иногда в сумерках, когда мы экономим свет, – продолжала Анна, – отец рассказывает, что иной раз, через неопределенные промежутки времени, в нашем краю случаются жуткие катастрофы.

– Стало быть, – опять спросил Роберт, – существует лишь устное предание, но не письменная хроника?

– Отчего ты запнулся на слове «хроника»? – сказала Анна, удивленная упорством Робертовых вопросов.

– Ты же прекрасно знаешь, – уклончиво ответил Роберт, – про мой интерес к старинным литературным памятникам.

Он снова взял ее под руку, и снова оба принялись расхаживать взад-вперед по дорожке.

– Твой Гильгамеш тут ни при чем, – пояснила Анна. – То, что я имею в виду, относится к нынешнему времени и к нам. Тебя это предупреждение не тревожит?

Роберт молчал.

– Сам посуди, – сказала Анна странно распевным голосом, – там говорится, что все время есть лишь передышка на грани неведомого, все пространство – лишь минутное убежище, все деяния – лишь подмога другой половине царства. Не медли, любимый! Не медли! Грядут бедствия с кровавым дождем, с засухой, град падет на дома страшнее обычного града. Мы будем жить в пещерах без солнца, и силы бездны восстанут против нас. Может статься, нас в один миг изгонят в Ничто. И мы разделим участь предков. Подумай о приливах-отливах!

– Будто не ты сама говоришь, – сказал Роберт, изумленный ее необычным волнением. – Что за пророк в тебя вселился?

– Отчего ты не веришь? – тихо сказала она. – Хочешь упустить остаток бытия? Ведь каждый миг бесценен. И что останется?

Говоря все это, Анна, скорей всего, думала о себе и о Робертовом отношении к ней. Однако Роберту слова любимой напомнили о его миссии городского Архивариуса и Хрониста.

– Какие силы, – вздохнула она, – удерживают тебя вдали от меня? Ты не можешь освободиться – ради нас обоих?

Она даже не догадывалась, в какое замешательство повергла Роберта этим вопросом, ведь у него и в мыслях не было отказываться от своего дела, от своей связи с Архивом.

– Как только разберусь с собой, – успокоил он, – и с моей здешней задачей, настанет день, когда решится и наша с тобой судьба.

Анна чувствовала, что он о чем-то умалчивает.

– Любовь, – сказала она, – не терпит отлагательства. Моих родителей стесняться незачем, можешь спокойно остаться в нашем доме на ночь. Но если тебе так лучше, я могу сама прийти к тебе.