– Мне кажется, все вещи как-то ужасно взаимосвязаны.
– Быть может, через Анну ты однажды придешь к ясности и изведаешь свободу плененного бытия.
Уже стемнело, когда Архивариус возле Старых Ворот попрощался с художником, который долго и серьезно смотрел ему вслед и не уходил, пока Роберт не закрыл за собой дверь Архива.
XIII
Все подробности образов и событий, свидетелем которых Роберт стал во время продолжительного похода по фабричным зонам города, вскоре сплавились в его душе в нерасторжимое мучительное целое. Он поймал себя на том, что расхаживает по кабинету в Архиве сгорбившись, будто на плечах у него полный мешок праха. Путь через зеркальный лабиринт впервые поставил его самого в одно из тех положений, чья жутковатость обычно затрагивала лишь ту или иную группу горожан.
В замешательстве Архивариус смотрел на пустые страницы тетради, доверенной ему для ведения хроники. На пробу взял ручку и кое-что записал в кратких словах, чтобы подстраховаться и не забыть происшедшее. Справа вверху вывел слово «фабрика». Потом зачеркнул и сверху написал: «Во время визита на фабрики». А дальше набросал вот что: «Горожане суть орудия в руках мертвой власти. – Их движение являет собою холостой ход. – Они существуют в кукольной комнате времени, коль скоро таковая имеется. – Неужто жизнь существует здесь только в грезах одиночки? – Они идут по какому-то утраченному следу. Нередко кажутся затравленными, будто над ними нависает гильотина вечности. – Чем дольше я здесь нахожусь, тем больше мелкие людишки, да и не только они, производят на меня впечатление кукол».
Потом перечитал написанное и заменил слово «кукол» на «муляжей».
Сделав еще несколько записей, Архивариус оборвал свои раздумья, перечитал заметки и с отвращением вырвал лист из тетради. Скомкал и швырнул в ящик стола. Не было предпосылок.
Как-то раз он попытался написать Анне, намереваясь передать письмо с Леонхардом. Но потребность выразить чувства иссякла. Под впечатлением беспощадной механистичности, какое оставили в нем фабрики с беспомощными массами впустую надрывающихся людей, личная жизнь с Анной виделась ему не менее призрачной и безразличной. Вопросы, отнюдь не случайно взбудораженные новыми картинами, были столь грандиозны, что оттеснили отношения с любимой на задний план. Он находился в этом городе наверняка ради чего-то большего, нежели одна-единственная судьба.
Поэтому Роберт отложил начатое письмо и с готовностью откликнулся на идею, которую подкинул ему Перкинг, почтенный начальник ассистентов. Он намекнул, что, пожалуй, Архивариусу пора возродить старинный обычай и назначить часы регулярного приема населения. Оказывается, выслушивать вопрошателей и просителей, принимать депутации и уведомления, коль скоро они имели касательство к Архиву, было на его посту если и не обязанностью, но все же привычным делом. Например, как упомянул Перкинг, среди давно обосновавшейся здесь чиновничьей касты ощущается потребность в новой информации о морских пейзажах, о природных процессах вроде образования облаков и дождей, а равно и о политическом развитии далеко за рубежом – с целью освежить память. В этом плане можно бы зачитать вслух соответствующие выдержки из собранной в Архиве литературы, хотя Архивариус может сделать доклад и на основе собственных живых воспоминаний.
Роберт обещал обдумать это предложение, а также охотно согласился ежедневно принимать посетителей. Перспектива конкретной, зримой деятельности внушала ему удовлетворение, ведь его присутствие на службе принесет практическую пользу, и в Архиве он трудится не обособленно, не для себя, но, как все и каждый, участвует в будничной круговерти. К тому же он полагал, что, встречаясь с людьми разного толка, сумеет лучше узнать устремления и характер городских обитателей.
Перкинг предупредил, что каждый горожанин вправе побывать на приеме у Архивариуса лишь один раз и что многие изначально отказываются от этого. Чтобы умерить восторженный энтузиазм Архивариуса по поводу столь незначительного дела, ассистент добавил, что посетителей можно разбить на определенные группы, почти однородные по составу.
Например, иные ходатаи приходили с личными просьбами, исполнение которых в компетенцию Архивариуса не входит. Была и группа кляузников, в своем себялюбии полагавших, будто ими недостойным образом пренебрегли. А поскольку постоянно считали себя обделенными и непонятыми, они излагали свои жалобы нараспев, заунывным тоном. Третью группу составляли болтливые, чье любопытство подхватывало любой мелкий пустяк, чтобы выставить оный основой основ всего мира. Сюда же относились сплетники и кумушки, которые, заглянув в соседский горшок, тотчас принимались от зависти сочинять небылицы да разносить их по всей округе.