Город за рекой

Когда городские служители, облаченные в кожаные фартуки и картузы, вымели вон останки чернорубашечников, Архивариус со свитком в руке тоже медленно покинул катакомбы. Уже отойдя на некоторое расстояние, он услышал, как из гула возбужденных голосов к новому собранию обратился новый оратор.

Не добрая воля собрала их здесь до срока, как будто бы разобрал Хронист, но злое принуждение… С изумлением Роберт осознал, что слова те же, какими началось только что завершенное собрание. У него словно выбили почву из-под ног.

Добравшись до Старых Ворот и до Архива, он выпроводил из комнаты Леонхарда, который дожидался его, швырнул в угол пустую тетрадь хроники и заперся на ночь до самого утра.

XIV

После того как Архивариус побывал на собрании масок, глаза ему застлало пеленой. Часто его мучила свирепая головная боль, в мозг будто вонзались иглы.

Проходя по Архиву, он натыкался то на читальный стол, то на стул. Хотел достать книгу – хватал пустоту. Ему казалось, голова пухнет, как иной раз от усталости после непомерного напряжения. Бесконечные мольбы о пощаде, вопль «Мизерере» не оставляли его ни на миг. И однажды, когда ему попалась на глаза репродукция картины с изображением святого Себастьяна, который, пронзенный стрелами, ждет подлета следующей и стоит в живом умирании, он приколол этот листок к стене.

События, происходившие с ним после прибытия в город за рекой, потеряли ощутимую взаимосвязь. Временами всплывали подробности, как осколки картин, с острыми краями, ранящими память. И когда он их вспоминал, наваливалась печаль, в которой сквозило одиночество жизни. Тем не менее в основе всего как будто бы лежал некий смысл.

Он уже понятия не имел, как долго пробыл здесь; то ему казалось, что всего несколько дней, то – полвека. Он сидел за письменным столом в Архиве, проходил под сводами, где ассистенты исправно выполняли свои обязанности, и один час ничем не отличался от другого. Если же перекидывался словечком-другим с Перкингом, разговор оставался поверхностным, касался лишь конторских дел и не помогал ему разобраться в собственных проблемах.

Он стал звеном в цепи, что от веку действовала по плану Префектуры. И знать не знал, одобряет ли Верховный Комиссар его деятельность, его манеру исправлять свою должность. Впрочем, это его уже не волновало. После телефонного звонка, нежданно настигшего его в подвале с фресками на кирпичной фабрике, никаких непосредственных указаний больше не поступало. Однако же Роберт чувствовал, что никоим образом не забыт, напротив, там, похоже, прекрасно осведомлены о каждом мгновении его жизни и подыгрывают ему, давая повод сделать очередной шаг. Он был уверен, что, например, депутация, пригласившая его на собрание масок, тоже явилась к нему по распоряжению сверху.

Однажды ненадолго заглянул Катель, бледнее прежнего, чуть ли не прозрачный. Поинтересовался, поддерживает ли Роберт еще связь с Анной, и рассказал о тревоге, которая заметна повсюду в городе. Он словно бы хотел разузнать, известно ли Архивариусу что-нибудь о происходящих сейчас переменах. Но Роберт только от него впервые услышал, что число ежедневно прибывающих далеко превышает пределы нормальных поступлений и с каждым разом все растет. Архивариус вспомнил, что Анна тоже о чем-то таком упоминала, говоря о солдатских казармах. Катель считал, что размещение подобных масс, пусть даже какую-то их часть тотчас отправят дальше, постепенно столкнется с трудностями и приведет к преждевременному выселению большого количества обитателей. Палаточных или барачных лагерей, построенных на окраинах, недостаточно, поскольку аппарат необходимых работников и городских чиновников, конечно, тоже увеличится в дотоле невиданном масштабе. Поэтому есть опасение, что регулярная ротация теперь резко ускорится, – и художник, к полному недоумению Роберта, заговорил об изменении космического срока и очередности.

– Что ж, – сказал он в заключение, – знаешь, я бы хотел закончить свою картину, а ты, наверно, уже не нуждаешься во мне на познавательных прогулках для своей хроники.

В итоге Роберт остался в плену представлений, которые в силу неясности казались зловещими. Катель снова помянул хронику, не мог он без этого обойтись. Однако ж на страницах тетради, которую Перкинг вручил Роберту вскоре по приезде, по-прежнему не было ни строчки.

В глазах Леонхарда Роберт опять-таки нередко замечал стеклянный страх. Юноша спрашивал, доволен ли им Архивариус, всё ли он, Леонхард, делает должным образом и как бы ему еще больше избавить Архивариуса от простых письменных работ. Когда Роберт попытался успокоить посыльного, сказав, что без него он как без рук, Леонхард облегченно вздохнул.

– Просто все было так недолго, в том-то и дело, – застенчиво сказал он и выбежал вон. Однако наутро в его лице опять читался невысказанный страх.

– Да что с тобой такое? – спросил Роберт.

– Если никто больше меня не помнит, – пробормотал Леонхард, – ведь родители уже совсем старики, а друзья, ах, не знаю… просто я думаю, у меня тогда не останется здесь никакой поддержки.