Город за рекой

Он попытался еще раз с самого начала припомнить, что́ происходило с ним в этом промежуточном царстве. Какая жалость, что он ничего не записал, чтобы позднее сравнить детали. Ведь теперь у него в руках был ключ к любой сцене, к любому слову других. Тягостность атмосферы, призрачное и зачастую необъяснимое отступили, однако осталась таинственность, исходившая от Префектуры, городских порядков и закона Архива. Чем дольше он размышлял, порой озабоченно поглядывая на Анну, тем меньше понимал собственное свое место в этом чудовищном преддверии смерти, коль скоро он находится там не среди своих.

Правда, не было недостатка в знаках, которые указывали, что у него иные отношения с регионом мертвого города, нежели у большинства окружающих. Тут и письмо, приведшее его прямиком в Префектуру, и назначение на пост Архивариуса, и странный испуг Кателя, когда Роберт сообщил другу о своей должности, и заметная сдержанность толпы, как перед чужаком, и опасливость, с какой он постоянно сталкивался в своих странствиях по городу, при посещении городских фабрик, на меновом рынке, в гостинице, и осторожная отстраненность, которую соблюдали в Архиве и которая у Леонхарда чувствовалась не меньше, чем у престарелого Перкинга, и, наконец, ирония, сквозившая в иных фразах отца, в поведении родителей Анны. Хотя, может статься, то были просто детали великой церемонии посвящения, какую здесь в той или иной форме проходили все, чтобы сохранять иллюзию, будто жизнь продолжается еще некоторое время. Ведь с точки зрения разума, пожалуй, допустимо усомниться, что живой человек может попасть в это промежуточное царство, сколь бы прочно ни закрепилось в эмоции и это представление.

Цифры цифрами, но подсчет не сходится. Мысли скреблись в мозгу, метались в безвыходном лабиринте, не позволяя ощутить блаженного забвения, которое, как гласили мифы и саги, присуще миру мертвых, хотя Роберт – задним числом это ему более-менее уяснилось – порой отмечал у того или у иного горожанина пропажу воспоминаний.

Однако ужас Анны, а напоследок ее вскрик, что он не один из них, более чем отчетливо свидетельствовали, что он здесь чужой, гость среди фантомов.

Сейчас он бодрствовал у ее постели, где она лежала без движения, тихая и апатичная, и даже под утро не внимала ни вопросу, ни оклику. Ладонь его скользнула по чертам поблекшего лица, которое открывалось ему так страстно, так по-человечески.

Он намеревался бодрствовать, но внимание рассеивалось, засыпало. Перед ним воздвигались стены, одна за другой, и он снова и снова гулко бился о них головой.

Когда под утро в дверь постучали, он чуть медленнее обычного вышел на площадку, где ждал Леонхард. Роберт всмотрелся в лицо юноши: стало быть, это Леонхард, он остался семнадцатилетним, его одноклассник, пропавший, утонувший в море почти два десятилетия назад, а Роберт не посмел или не смог его узнать, поскольку уже недостаточно отчетливо представлял себе его живой облик. Он тоже в Архиве, правда на незначительной должности посыльного, что объясняется, пожалуй, его юным возрастом, однако и он явно привилегирован, ведь до сих пор находится здесь, в промежуточном царстве, и приписан к духовной сфере, тогда как большинство, насколько помнилось Архивариусу, отыгрывали свою роль куда скорее. И вообще, ведут ли здешние обитатели, по примеру живых, счет дням?

Архивариус не хотел выдавать юному фамулусу, что постиг взаимосвязи и наконец-то узнал, кто он такой, но решил хотя бы намекнуть:

– Видишь ли, бессонная ночь все-таки кое на что годится. Кажется, теперь я и вправду пришел к вам. Понимаешь, Леонхард?

Юноша смущенно отвел взгляд и выслушал Робертовы распоряжения: надо, мол, принести завтрак на двоих и поставить на скамеечку перед дверью.

Анна еще пребывала в своей отрешенности, меж тем как Роберт наклонился над умывальником и смыл с лица сон и тени ночи.

Покинув пилонную комнату, он отправился в архивные помещения по другую сторону Ворот. Повидал Перкинга, который разбирал вновь поступившие документы, книги и записки. Старый ассистент с испытующей серьезностью посмотрел Архивариусу в глаза, словно давая понять: ну вот, наконец-то уразумел! – а затем (редкостный случай!) выпростал руку из рукава рясы и протянул для утреннего приветствия.