Город за рекой

Однако шествие отнюдь не было демонстрацией грандиозных побед и поражений. Казалось, здесь перелистывается великая книга мертвых мировой истории, страница за страницей багрове́ют кровью сражений и войн. Ведь у каждого из проходящих мимо висела на шее восковая табличка, где было написано, что он представляет огромное число погибших, десять тысяч жертв, двадцать тысяч, пятьдесят тысяч, сто тысяч и более. Не всяк был рожден рубакой, не всяк заслужил безвременную смерть, какой обрек его сюзерен. Многих оторвали от ремесла, от полей и лугов, от хозяйства, хижины, города, от родного края. Какое расточительство здесь открывалось, сколько надежд, обманутых во имя иллюзии, сколько накопившихся проклятий кричали из безмолвных призрачных ратей миллионов и миллионов, которые давно покинули казарменную зону мертвого города, ушли на северо-запад, давно канули в неведомое, забытое, безучастное.

Казалось, будто, созерцая эти образы, все, кто видел, как тянется мимо сей погребальный кортеж истории, пришли к такому же выводу. Будто разорвалась завеса и в прореху они увидели себя в зеркале более позднего времени. Разве не впадали они в ту же инертность духа, когда восхищались спектаклем, который в своем повторении от войны к войне, в своей стереотипности означал все то же тупоголовое преступление против естественного хода жизни! Как наивно говорить о прогрессе человеческого рода, покуда каждое поколение топчется на месте в давнем военном безумии. По лицам мертвых солдат пробежала усмешка. Они беспрестанно кивали головой, точно китайские болванчики.

Колонна дошла до свалки разбитого деревянного оружия. Один за другим они избавлялись от наручей и поножей, щитов и кирас, значков и обрывков знамен, один за другим бросали свое снаряжение в огромную мусорную кучу. Архивариуса не удивило бы, прозвучи сейчас голос, который он так часто слышал в сходных ситуациях: «Урок окончен».

Серо-желтый пласт неба лежал совсем низко над землей, окутывал задний фасад казармы тонкой пеленой пыли. Роберт вновь огляделся в поисках своего спутника. Раскрасневшийся Бертле стоял рядом. Кепи он выбросил, глаза смотрели меланхолично.

– Вы снова здесь, – сказал Архивариус.

– И да и нет, – отозвался Бертле, пытаясь смочить пересохшие губы. – Стало быть, все-таки мертвые, – помолчав, продолжил он. – Кто бы мог подумать. Впрочем, мне это многое объясняет. Да-да. В таком случае о побеге больше говорить незачем. Напрасно я вас утруждал.

Архивариус раз-другой потер ладонью лоб, будто старался вспомнить заботы молодого студента-философа. Его самого покуда занимало происходящее на песчаном поле, и он предпочел бы обсудить, существует ли взаимосвязь меж его речью и сооружением костра, а может статься, и с маршем воинов из мира истории.

– Утруждали вы меня не напрасно, господин Бертле, – сказал Архивариус, – много ли мы знаем о своих тайных миссиях!

Он посмотрел на кучу обломков, к которой беспрерывной вереницей шли давние воины. Бертле потянул Архивариуса за рукав, отвел на несколько шагов в сторону.

– Объясните мне, по какой причине и я, и большинство других так долго верили, что еще живы.

– Возможно, дело в том, – отвечал Архивариус, – что многих из вас обманом лишили переживания смерти.

– Переживания смерти? – вопросительно повторил Бертле.

– Насильственная смерть настигла вас слишком быстро. Не было подготовки, связующих обстоятельств, перехода из одного состояния в другое. Тело отключилось прежде, чем душа это осознала.

– Если дело обстоит так… – устало обронил Бертле, не в силах закончить фразу.